Рожденные в раю - Ник Саган Страница 41

Мутазз удирает от разозленного пекари, хрюкающего, фыркающего зверя. Он столкнулся с животным в нескольких метрах от периметра, это – вонючая дикая свинья, со страшными клыками, вся покрытая щетиной. Вокруг шеи у нее белоснежный пушистый воротник. Она защищает свою территорию, возможно, там есть потомство, поэтому она так агрессивно настроена. Как только пекари достигает периметра – волокнистого спрея, она прекращает погоню, ее дезориентирует и отпугивает неожиданно вспыхнувший переливающийся свет и ультразвук, она бросается в обратную сторону. Мутазз сгибается пополам, пытаясь отдышаться.

– Я – ходячий парадокс: мусульманин, удирающий от свиньи, – хмурится он.

– Рада, что юмор для тебя не «харам», – улыбаюсь я ему.

– Определенно «халал», – отвечает он. – Бог любит смех, как и все остальные.

– Я и сама давно это подозревала.

Он садится на одеяло, которое я для него приготовила, и с благодарностью принимает бутылку воды. Я некоторое время просто смотрю на него, прислушиваюсь к дыханию, его и своему, к звукам природы, к гортанным крикам карликовой мартышки на деревьях. Мартышка ненастоящая, это голографический призрак когда-то жившей особи, запись пережила оригинал на несколько десятилетий. Любая любопытная обезьянка, которая заинтересуется нашей мартышкой, моментально получит дозу снотворного – таков наш план. Мутазз расставил еще и свои собственные капканы по всему лесу: пустые кокосовые орехи с кусочками фруктов внутри.

– Это старая хитрость, – объяснил Мутазз, когда мы выгружались из коптера. – Обезьянка засовывает руку в орех, чтобы вытащить приманку, но не может вытащить ее обратно с зажатой добычей. Она не хочет выпускать добычу и оказывается в плену у собственной жадности.

Хотя ловушки его примитивны, но и я, и племянницы считаем их очень обнадеживающими, это один из практических навыков, унаследованных детьми Исаака, а дети Шампань и Вашти их не имеют. Мутазз – сын Исаака еще и с другой точки зрения, он использует любое событие, чтобы кого-нибудь поучить.

– У нас у всех есть свои кокосы, – говорит он любопытным девочкам. – Это наши проблемы, наши беды, и мы постоянно носим их с собой, мы их не замечаем, мы слишком горды, чтобы расстаться с ними и впустить Бога в свою жизнь.

Я оставляю его наблюдать за остальными и ищу Исаака. Я нахожу его взволнованным. Его перемирию с Вашти нанесен серьезный удар. Он с сожалением говорит, что Вашти пыталась манипулировать его детьми, она рассказала им такое, что должен был сказать им сам Исаак. Это вынуждает его так же поступить и с ее детьми, то есть сделать игру нечестной, но он решает быть выше этого и сохранить чистоту своих помыслов. Мне не нравится то, что делает Исаак, но он выбирает благородный путь куда чаще, нежели Вашти, и за это я его уважаю.

В течение первых месяцев совместной работы напряжение между ними все росло и росло, а миротворец из меня оказался никудышный. В конце концов ситуация накалилась, Исаак и Шампань пожелали иметь настоящих детей, мальчиков и девочек, а Вашти настаивала только на девочках, рожденных с помощью искусственной матки.

Настоящие дети так и не родились. Роль Шампань в этом печальна, так что не будем вспоминать. Вашти выбрала девочек, потому что они немного устойчивее к Черной напасти, их сопротивляемость болезни чуть сильнее. Поскольку даже небольшое изменение может привести к полному истреблению человечества, Вашти не без основания объявила: «Никаких мальчиков!»

– Это война, – говорила она. – Черная напасть объявила нам войну, так зачем нам второсортные бойцы?

Исаак и Шампань потерпели поражение, не смогли вернуть человечество к прежней форме размножения с помощью секса, которым пользовались люди в течение тысячелетий, и Вашти нашла в этом подтверждение своей правоте. Но и это еще не все. Вашти считает, что все мальчики страдают от «отравления тестостероном», кстати, именно такой диагноз она поставила Меркуцио. Она очень любит вспоминать, что большинство убийц и агрессоров в истории цивилизации были мужчинами.

– Просто из практических соображений, – обычно говорила она, – если уж мы хотим избежать насилия в будущем, почему бы не начать возрождать цивилизацию с матриархата?

В таких случаях я всегда вспоминаю, что Вашти была в школе изгоем, как она насмехалась над мальчишками за то, что они пытались пускать пыль в глаза и тем разрушали учебную атмосферу. Уже тогда она любила порассуждать о матриархате, она уверяла, что когда-то это был естественный уклад жизни, это потом патриархи похитили у женщин самое главное чудо – рождение детей, включив в мифы бога-мужчину Зевса.

Но если учесть, что за последние несколько десятков лет дети рождались только из искусственных маток в эктогенезных лабораториях, можно сказать, что мы теперь играем на равных. А еще этот давний спор о Лазаре и Симоне. Останься они живы, чью сторону приняли бы они?

– Ничью, – всегда отвечаю я.

Потому что никаких сторон не было бы. Все мы работали бы вместе. И Хэллоуин с нами. Лаз сумел бы удержать нас благодаря своему природному великодушию, а Симона заражала бы своим энтузиазмом. Даже Тайлер смог бы многое изменить. А теперь нас слишком мало. Нам нужна критическая масса, но ее негде взять, и не будь я столь оптимистична, я бы сказала, что, скорее всего, ее и не будет.

Много лет назад я пыталась заполнить этот пробел, пыталась устранить идеологические разногласия между ними, но Вашти отшила меня своей обычной фразой: «Мы должны преодолевать биологические ограничения – вот и весь сказ». Я продолжала давить, спорила, что необходимо разнообразие мнений, а не только разные генетические материалы. Если принять во внимание объем знаний и навыков Исаака, то каждый раз, когда она отказывалась от его помощи, она губила работу всей своей жизни. Как любит говорить Шампань, иногда самый важный шаг в вашей жизни тот, который приведет вас к встрече с кем-то.

– Я трансгуманистка, – отвечает ей Вашти, а глаза ее светятся непоколебимой убежденностью. – Убежденная. А Исаак, для сравнения, чистой воды гуманист. Я употребляю это слово в широком значении, учитывая всю ту демагогию о жизни и смерти, которой он потчует своих детей. Он признает моральную слабость положения человека в этом мире. Я же не позволяю страданию играть решающую роль в моей жизни.