Ловцы душ - Яцек Пекара Страница 41

– Господин, господин, – послышался лихорадочный шепот. – Вы там?

Я встал и отворил дверь.

– Слава Господу, это вы, – на лице Давидека отразилось облегчение. – Пойдемте, ваша милость, а то, как проснутся они, так будет мне…

Я положил ему руку на плечо.

– Теперь ты официальный помощник Святого Официума, – сказал. – И твой хозяин не имеет над тобой власти. – Парень, услышав эти слова, просиял. – Но ты прав, нам нужно идти. Только погоди минутку…

Я закрыл дверь и снова уселся за книги. Снова и снова глядел на иллюстрацию, где был изображен мужчина на постели и стоящие вокруг него семеро наряженных молодых женщин. С первого взгляда было понятно, что они – девицы. Не спрашивайте, как иллюстратор сумел сказать об их девстве, но поверьте, что, глядя на их лица, я знал: ни одна из них не изведала мужского естества. Семеро девиц в изукрашенных одеждах. Погоди, погоди… Семеро? А разве в последнее время здесь не пропало семеро молодых селянок? Я вернулся на пару страниц назад. Здесь нагая, красивая женщина отдавалась мужчинам, однако лицо ее выражало не экстаз, а лишь холодное равнодушие. Было это сосредоточенное лицо – лицо, о котором я с полной уверенностью мог бы сказать: не хотел бы я увидеть такое у женщины, что станет заниматься со мной любовью. Иллюстратор отпустил поводья фантазии и изобразил девушку в столь удивительных любовных позах, что и автор прославленных «Трехсот ночей султана Алифа» мог бы кое-чему у него поучиться.

Погоди, погоди… А разве Анна Хоффентоллер не отдавалась всем мужчинам подряд?

Я подпер голову. Случайность ли, что жизнь напоминала иллюстрацию из этой книги или же Анна и Ройтенбах выполняли некий темный ритуал?

Ха, здесь было над чем подумать! Я знал, что разрешения тайны следует искать в замке маркграфа. Я мог допросить и Матиаса Хоффентоллера, но, во-первых, тот мог ничего и не знать, а во-вторых, если принимал участие в заговоре – его арест стал бы предупреждением для остальных. Поэтому следовало соблюдать осторожность.

Во имя осторожности я решил вернуть персидские книги назад в тайник за картиной, пусть даже принял это решение с тяжким сердцем, поскольку прекрасно понимал, сколько стоят эти тома.

Сурово приказал Давидеку молчать и пригрозил не только проклятием в жизни грядущей, но и тем, что нынешняя его жизнь превратится в нескончаемую череду страданий. Конечно, я объяснил ему это простыми словами, описывая, между прочим, какую колоссальную боль можно причинить мужчине, протыкая его яички раскаленным до красноты железным прутом. Полагаю, он воспринял мои слова всерьез.

Чтобы не возбуждать подозрений, я улегся в постель как был, в сапогах и одежде, и крепко уснул. Когда утром следующего дня меня разбудил хозяин, я поднял на него бессознательный взгляд.

– Крепко же вы меня напоили, господин Хоффентоллер, – пожаловался я больным голосом.

Он засмеялся, но, казалось, несколько принужденно, поскольку и сам не совсем уверенно держался на ногах, с лицом едва ли не серым и с похмельной болью в глазах.

– Угостите меня, будьте добреньки, завтраком – и я поеду себе. Может, яичница с толстым ломтем сала?

– Простите, – пробормотал он и едва ли не бегом скрылся за дверью.

Я услыхал, как его тошнит. Усмехнулся. Пить нужно уметь, как справедливо замечал один из моих учителей в Академии Инквизиториума, а учили там, кроме прочего, еще и безопасному питию разнообразнейших напитков. Ясное дело, большинство из нас любили эти занятия…

После завтрака, съеденного в одиночестве, я попрощался с Хоффентоллером и пустился в дорогу. Было над чем подумать. Если уж Ройтенбах не врал насчет желания жениться, то вот вопрос: как гордому сеньору согласиться с тем, что женщину, которую он поведет к алтарю, трахал на сеновале его же конюх? Конечно, мне приходилось слышать и более странные истории – и я знал, что великая любовь и великая страсть даже умнейших людей превращают в достойных сожаления глупцов (и хорошо еще, что такие вещи не случались с инквизиторами!). Но маркграф мог и обманывать меня – чтобы получить побольше времени, отослать из замка неудобного гостя, усыпить бдительность Хоффентоллера. Однако какова цель всего этого? А если подозрения, которые возникли у меня при рассматривании персидских книг, верны, значит, Ройтенбах соглашается с поведением Анны, поскольку оно соответствует ритуалу. Я знавал такие дела, и мне было известно, что как минимум несколько культов требуют участия в своих темных обрядах монахинь-проституток. Ибо чем большее унижение испытала женщина, тем проще ей установить контакт с демонами.

Оттого мне не оставалось ничего иного, как только отправиться в ту часть замковых подземелий, что открылась мне во время молитвы. В ту часть, что укрыта за огненным барьером.

Я мог попросить Ройтенбаха позволения попасть в это место, но не удивился бы, откажи он мне в этом. Причем – даже если ему нечего скрывать. Но если ему есть что скрывать, тогда я выдал бы, что знаю о его тайне – или что приблизился к ней. Возможно, я не заплатил бы за это жизнью; но как минимум стал бы в замке нежеланным гостем, а все следы заговора были бы тщательно сокрыты. И теперь я раздумывал, как бы все устроить, не возбуждая подозрений хозяина. По крайней мере, не возбуждая их до тех пор, пока я не исследую то, что исследовать необходимо.

А ведь замок Ройтенбаха был воистину огромен. Множество комнат, коридоров и лестниц. Без планов либо проводника я блуждал бы полночи, добираясь до цели – если бы вообще добрался. Поэтому проводник был необходим.

Человек, не обладающий специальными способностями, которыми обладали некоторые из инквизиторов, наверняка склонился бы к запугиванию или подкупу. Но я не думал, что одно или другое завершится удачей. Недаром же в замке меня окружали лишь слуги, ума у которых было не больше, чем у выученного пса. Но оставалась еще одна возможность: в нашей славной Академии Инквизиториума обучали одной методе, которая позволяла на короткое время получить контроль над сознанием другого человека. Скажу честно, ваш нижайший слуга не слишком хорош в этом искусстве, да и учитель мой остерегал, что лишь немногим из нас дано сломить волю человека, который попытается сопротивляться. Но именно здесь глупость приставленных ко мне слуг могла пригодиться. По крайней мере, я решил опробовать сей метод, хотя последний раз применял его еще в Академии, и пришлось немало попотеть, вспоминая ритуал. Учитель убеждал нас, что в этом умении нет ничего от темной магии (ибо разве позволили бы нас такому учить – в ином-то случае?), что это лишь искусство, которое позволяет более высокому разуму торжествовать над разумом низшим.

Однако прежде, чем заняться этим, надлежало проведать Ройтенбаха и рассказать ему, как прошел визит к Хоффентоллеру. Хотя, говорю как перед Господом, без урона всему делу я мог сказать куда как немногое.

– О, господин Маддердин, – увидев меня, маркграф улыбнулся. – Как ваш визит к моему дорогому будущему тестю?

– Если говорить кратко – бесплодно, – ответил я.

– Вы рассказали о моих планах?