Земля вечной войны - Дмитрий Могилевцев Страница 4

— Это не я! — крикнул Юс, чуть не плача.

— А кто же?

— Наверное, кто-то, улетевший по воздуху, — сказал женский Голос. — Кто-то, кого можно было не заметить рядом с собой на Площади.

— Я не стрелял! Не стрелял! Не стрелял! Не стрелял! — кричал Юс, извиваясь, колотясь головой о подушку. Потом, обессилев, затих.

Голоса некоторое время молчали, пережидая, когда Юс успокоится, потом заговорили снова. Они вытаскивали на свет всю его жизнь, перебирали, показывали ему же — и он видел, что там только грязь, никчемная, жалкая грязь. Они говорили — и Юс корчился, и грозил им, и умолял прекратить, и бился в истерике. А они говорили, пока каждое слово не стало будто толстая тупая палка, тычущая в воспаленный мозг. Пришел рассвет, и в окна под потолком вползло солнце. Но Голоса не исчезли. Сон не ушел никуда, вторгся, подменил собой явь, окружил несчастного Юса.

Когда солнечный луч добрался до Юсовой кровати, в комнату вошел Психолог. Был он среднего роста, средней упитанности и средних лет, с дрябловатым, ничем не примечательным лицом и бесцветными, ничего не выражающими глазами. С его приходом Голоса умолкли, и Юс подумал, что наконец проснулся.

— Здравствуйте, Юзеф Казимирович, — сказал Психолог дружелюбно. — Я — ваш психолог. Как вы себя чувствуете?

— Плохо, — ответил Юс. — Мне очень плохо. Меня мучают кошмары. Я не могу здесь. Пожалуйста, выпустите меня отсюда. Мне плохо, плохо!

— Успокойтесь, пожалуйста. Ведь я — ваш психолог, — сказал Психолог. — Я пришел, чтобы помочь вам.

— Мне плохо здесь! — крикнул Юс.

— Успокойтесь, прошу вас. Увидите, все будет хорошо. Я помогу вам. Вы здесь для того, чтобы вам стало лучше.

Юсу показалось, что Голоса тихонько засмеялись.

— Я понимаю, вам ваше положение кажется сложным, почти безвыходным, — сказал Психолог, пристально глядя на Юса мертвыми и гладкими, как объективы, глазами. — Но если вы проявите добрую волю, мы сможем помочь вам.

— Выпустите меня, а? — тоскливо попросил Юс.

— Разве вы не понимаете серьезности вашего положения? Вас обвиняют в убийстве трех человек, — сказал бесцветным голосом Психолог.

Юс закричал.

Затих он только тогда, когда прибежавший парень уколол его в шею шприцем с темно-коричневой жидкостью.

Через две недели Психолог, бывший, помимо этого, майором семнадцатого дробь «В» отдела охранки, сказал собравшимся на совещание коллегам:

— Это брак. Больше работать с ним я не считаю возможным.

— Я прочел ваш рапорт, — сказал начальник отдела. — И кто, по-вашему, виновен в случившемся?

— Те, кто на тестировании не понял, что имеет дело не просто с шизоидом, а с самой настоящей шизофренией. Кто не сравнил показатели с клиническими данными.

— Это прежде всего ваша вина, — сказал заместитель начальника, отвечавший за тестирование. — Материал был перспективнейший. Но работать следовало осторожнее, а вы пустились с места в карьер и все испортили. И не в первый уже раз, между прочим.

— Он же психопат. Он держался только потому, что привык себя дисциплинировать. Работать каждый день. А под стрессом все пошло вразнос. Разве вы не видели?

— Что я видел? Я видел его отклик, я видел тонус на пике, я видел реакцию — это же уникум. Если бы его довели, он не уступил бы Седьмому!

— Седьмой — кэмээс по биатлону. А этот просто психопат. Маломерок. Это не тот отклик. Возможно, на пике он бы и не уступил Седьмому. Но сколько бы он держался там, и контроль над ним — вот в чем дело. Я считаю, что нельзя.

— Теперь нельзя, — вставил заместитель.

— Всегда было нельзя, — сказал Психолог. — И всегда было бы, как сейчас, — пароксизмы истерики с полной ремиссией между. К тому же он патологически боится боли. Он трус. И в истерику его срывают не заложенные ключи, а страх. А боится он всего.

— И в первую очередь вас. Этого у него уж точно раньше не было, — заметил заместитель, усмехнувшись.

— Во всяком случае, вашей обработки он боится тоже. Как только его отвязали, он попытался проткнуть себе барабанные перепонки. И кто же в этом, по-вашему, виноват? — спросил Психолог, глядя на заместителя.

— Стоп, — начальник хлопнул ладонью по столу. — Тут все ясно. Ваши рапорта пойдут наверх. Кому что причитается, решат там. А сейчас нужно решить, что делать с объектом.

— Он не пойдет в доработку. Он ни под какую схему не пойдет. И публичного спектакля с ним не устроишь, — сказал Психолог. — Параноидальная шизофрения. Клиника. Кокон. Его не научить ничему. Он бесполезен.

— Ваши предложения?

— Выпустить и забыть.

— А если он, по вашей же логике, вернувшись в привычный круг, восстановится? Начнет по-прежнему рисовать, искать заработка, тусоваться в привычном богемном кружке — и никто не заметит в нем никаких перемен? — спросил заместитель.

— Заметят, в этом уж будьте уверены. Он не восстановится. А вернется он в эти стены, только двумя этажами выше, куда пускают на практику студентов мединститута. А там ему поставят диагноз «шизофрения» и запрут на всю оставшуюся жизнь.

— Но он туда не попадет. И тогда не только мне, а всем станет очевидно, что вы попросту не сумели его разработать. Художник — не охранник банка. А вы — всех под одну гребенку.

— Так что вы предлагаете? — спросил начальник.

— Поставить на наружную, сперва без вербального, потом, если все будет нормально, снова пустить на вербальное и попробовать вести.

— Нашу наружную?

— И нашу, и обычную. Пусть на него заведут дело в первом отделе.

— Сейчас мы не можем вести больше трех вербальных одновременно. И тратить на это такие силы — нелепо, — сказал Психолог.

— Это самый перспективный материал, который когда-либо попадал в мои руки, — сказал заместитель. — Самый. Он восстановится, поверьте. И тогда мы займемся им снова. Но уже без вас. Я прошу, — он обратился к начальнику, — позволить. Под мою личную ответственность.

— Хорошо, — сказал начальник, — под вашу личную ответственность. Только ни копейки больше вашей нормы я вам не дам. Хотите крутиться — крутитесь. Своими силами. И без нарушения плана. Срок — месяц. Согласны?

— Но без двух резервных оперативников нам никак, — возразил заместитель.

— Я пошел вам навстречу. И предлагаю все, что могу предложить. Вы не хуже меня осведомлены о нашем положении. И о проценте успешного выхода за последние месяцы. Так что: да или нет?

— Да, — ответил заместитель.

Когда Юс, щурясь от яркого солнца, шагнул на бетонное крыльцо больницы, вокруг все утопало в зелени. Лето пришло внезапное как выстрел. Слякотная сырость весны вдруг сменилась жарой, и через день весь город засверкал свежей роскошно-глянцевой зеленью. Город вокруг Юса лежал яркий, прогретый солнцем, живой, суматошный — и чужой.