Цена империи. Чистилище - Влад Тарханов Страница 39

Сознание вернулось к нему нескоро, и реальность была малоприятной. Он лежал на столе со связанными руками и ногами, рот был заткнут кляпом, а двое мужчин в масках деловито растапливали печку, рядом с которой лежали кочерга и несколько железных прутьев. А далее были вопросы, попытка вначале просто молчать, а потом проклинать своих мучителей и много, много боли. Периодически накатывала волна спасительного забытья, но холодная вода возвращала к реальности. Решимость и упрямство постепенно склонились перед мукой, и Кравчинский заговорил. Когда язык начинал заплетаться, то ему заливали в рот коньяк из фляжки и продолжали задавать вопросы.

Говорил только один из них, тот, что был пониже ростом, но плотный, коренастый, он производил впечатление весьма опасного человека, с которым сложно было бы справиться даже в дуэльном поединке. Впрочем, никакой дуэли быть не могло: все эти куртуазные выверты не для той тайной войны без правил, в которой завязли герои сего повествования.

–Нас не интересуют ваши сообщники убийства генерала Мезенцова, они нам известны и уже наказаны или будут наказаны в ближайшее время, как и вы. Но вот кто оплатил эту акцию– немаловажный вопрос… У вас десять пальцев на руках? Занимаясь изготовлением таких опасных веществ, все они на местах? Непорядок…

От внезапно обрушившейся боли Кравчинский взвыл…

А дальше его снова и снова ломали– физически и психологически. Окончательно пламенного революционера добили сообщением о том, что его жена носит ребенка (это была неправда) и ее тоже могут убить (тоже блеф, но всяко возможно). Тем паче что лично он именно так и поступил бы в аналогичной ситуации.

–Вы же знаете, что вчера ваша жена посетила врача Альфреда Либербаума? Ах, она вам не успела ничего рассказать, так вы спешили к мадам Кокто?

–А вы знаете, мы можем оставить вам жизнь, правда я буду обязан переломать вам руки и ноги. Это будет больно. Вы будете инвалидом, но будете жить и увидите, как ваш сын начнет ходить, например…

–Вы хотите оставить мне жизнь?

–Вы будете прекрасным образцом того, что будет с вашими коллегами в ближайшем будущем, если они не оставят попыток бороться с самодержавием. А вы им передадите это мое послание.

И тут стало ясно, что Кравчинский «поплыл». Жить! Жить! Хоть тушкой, хоть чучелом, хоть безногим или безруким инвалидом, но все-таки жить! Язык его развязался, а вопросы посыпались, как из мешка зерно:

–Имя агента?

–Куда вам переводили деньги?

–Номер счета?

–В каком банке?

–Кто еще курировал операцию?

–К кому вы должны обратиться в случае опасности?

–Имена руководителей ячеек в России?

–Кому вы должны отправлять бомбы?

–Как связаться с вашим куратором из Британии?

Имена, пароли, явки. Его спрашивали и записывали все, что он говорил. Жажда жизни делала поток слов практически непрекращающимся.

Через несколько часов, один из инквизиторов с удовлетворением закрыл тетрадь, куда записывал цифры, даты, имена и номера счетов в банке, и совершенно неожиданно для Кравчинского снял с себя маску.

–Ну что же, Сергей Михайлович, вы полностью удовлетворили моё любопытство. Кстати, я забыл представиться: генерального штаба полковник Мезенцов.

Услышав эту слишком хорошо знакомую для него фамилию, Кравчинский, коему опять заткнули рот, смог лишь замычать, прекрасно понимая, что его земной путь подходит к концу. А полковник не спешил. Он взял в руку стилет, который Сергей Михайлович привёз в Швейцарию как память об убийстве шефа жандармов генерала Мезенцова, и резким движением руки вонзил ему в живот, несколько раз провернув в ране.

Последнее, что сумел увидеть Кравчинский, как в комнату были принесены изготовленные им же бомбы и аккуратно разложены на полу подальше от печки. Затем чирканье спички и характерный запах горящего запального шнура, а через некоторое время мощный взрыв разнес по брёвнышку хижину, сарай и стёр в пыль бренные останки террориста и британского агента.