Цена империи. Чистилище - Влад Тарханов Страница 38

Элпидин воспринимал этот поток информации, свалившийся на него в одночасье, с видимым волнением, воспоминания о столь «скользком» эпизоде его жизни не доставляли господину издателю огромного удовольствия, а при словах о фельдфебеле сразу же предательски разболелось плечо.

–Как вы понимаете, господину Лабунскому сейчас немного не до вас. Тем более что я являюсь, как и мой коллега, офицером Генерального штаба Российской империи. А вот наших оппонентов, коих вы относите к друзьям или союзникам, вам следует опасаться. И дело не в ваших убеждениях, точнее не только в них, а в вашем состоянии. У британцев есть весьма занятная поговорка: «He that has nothing is frightened of nothing», которую можно перевести на русский язык примерно так: ничего не боится тот, кто ничего не имеет. Вы владелец издательства и книжного магазина, которые приносят устойчивую прибыль. Налажены устойчивые связи, годы работы создали хорошую репутацию, и при этом с точки зрения молодых революционеров вы безнадежный и даже в чём-то опасный ретроград. Вы призываете убеждать, а они предпочитают убивать.

Неприятный посетитель сделал паузу, убедившись, что его слова ложатся на возделанную почву. Господин издатель действительно относился к деньгам и прибыли своего детища с трепетом, достойным скупого рыцаря незабвенного Александра Сергеевича. С работниками он не был щедр и стремился сэкономить всюду, где была малейшая возможность. На святое дело борьбы с царским режимом средства выделял, но всякий раз многократно напоминал, что его издательство и так все время работает на нужды народного восстания, во что господа революционеры конечно же не верили. Рыбка клюнула, пора подсекать!

–Мне не хочется выступать в амплуа Кассандры, но вам вынесен приговор и даже назначен преемник или наследник, а по совместительству и палач. Тем паче что он весьма искушенный душегуб.

–И кто же он,– деланно безразлично спросил русский швейцарец, хотя это притворство вряд ли могло обмануть более или менее проницательного человека.– Я его знаю?

–Знаете, Михаил Константинович, хорошо знаете. И опусы его читали, а может, и печатали. Да и дискустировали вы с ним изрядно. Имя Сергей Михайлович Кравчинский вам знакомо?

Мезенцев заметил, что, услышав это имя, издатель отразил на лице, кроме страха, и гримасу ненависти. Следовательно, семена упали на благодатную почву, и теперь можно сделать Элпидину конкретное предложение.

–Михаил Константинович, позвольте напомнить вам вот этот постулат: «Amicus meus, inimicus inimici mei» ^[44]. Кравчинский– это преступник и убийца, нарушивший законы земные и Божьи. Но, кроме того, он верный слуга британцев, извечного врага государства Российского. А посему давайте сделаем так: вы называете мне место, где на протяжении ближайших трёх дней может находиться сей субъект. И если по истечении этого времени произойдут некие события, то можете более не опасаться за свою жизнь и имущество, да и вопрос со швейцарским гражданством скорее всего будет решен. А кроме того, даю вам слово офицера, что после этого ваши обязательства перед Генеральным штабом будут считаться исполненными. Впрочем, если вы захотите поделиться интересными сведениями, то они будут оплачены, естественно, золотом и исключительно наличными, никаких банков и счетов.

–У меня есть такие сведения, но как я смогу объяснить товарищам появление довольно значительных средств у меня…

–А что, вы считаете, что найденные вами секреты будут того стоить?

–Уверен. Я умею считать деньги. И я знаю, что вам нужно в первую очередь. Просто так получилось, что это попало ко мне…

–А если к вам попадет еще и рукопись утерянного романа господина Чернышевского? Того самого, которого ему так и не дали восстановить?

–Как? Вы имеете в виду «Что делать?».

–На Руси есть два главных вопроса: «Что делать?» и «Кто виноват?»

Издатель сразу же пришел в себя и стал похож на хищника, почуявшего запах добычи; казалось, что его хорошо ухоженные ногти превращаются в когти, а зубы– в клыки. Еще бы уши к морде прижать– и вылитый тигр перед прыжком.

–Как же так получилось?– вопрос как бросок кинжала. Но посетитель продолжал сохранять абсолютнейшее спокойствие и никуда ироничность не собирался убирать.

–Неужели вы считаете, что потеря господином Некрасовым этого романа была случайностью? Мы помогли его потерять. Слишком лояльный цензор расстался с местом ^[45], и мы постарались сделать всё, чтобы господину Чернышевскому было не до того, чтобы его восстановить.

–И как это будет выглядеть?

–Вы получите письмо от вора, укравшего рукопись и попавшего в тюрьму. Выйдя на свободу, он добрался до рукописи, прочитал ее, проникся идеями нигилизма… И предложил вам выкупить ее за каких-то двести рублей… золотом, конечно же…

В уме господина издателя окончательно прояснилось. Перспективы оказались слишком заманчивыми.

–Это даст вам еще больший вес в среде эмиграции, защитит от посягательств революционеров, а издание произведения господина Чернышевского как в вашем журнале, так и в книге…

Семена попали на благодатную почву… Считавшийся утерянным роман господина Чернышевского, из-за которого писатель впал в черную меланхолию и практически перестал творить,– это был прорыв, тем более что сам Элпидин был известен как убежденный поклонник творчества Николая Гавриловича ^[46].

Согласие было достигнуто, и в итоге высокие договаривающиеся стороны расстались взаимно удовлетворённые достигнутыми результатами. Правда для этого потребовалось ещё десять минут дебатов, дабы Михаил Константинович мог в полной мере потешить собственное самолюбие и одновременно не огорчить здравый смысл и житейскую расчётливость. Мезенцову же предстояла поездка на побережье Цюрихского озера, где в уединённой хижине Кравчинский собирался доработать конструкцию новых бомб и без помехи провести их испытания. Тем паче что для сих экспериментов он мог использовать французский и английский динамит, изготовленный соответственно на правительственной фабрике в Вонже и заводе сэра Фридриха Абеля в Вулидже.

Раннее утро 6 сентября 1878 года в Цюрихе было пасмурным, что по всем приметам обещало нудный мелкий дождь, который мог идти до самого вечера. Сие обстоятельство было вполне на руку Кравчинскому, так как можно не опасаться появления нежелательных свидетелей из числа поклонников красот Нижнего озера и любителей рыбной ловли. А посему, он находился в великолепном настроении и с аппетитом умял банку мясных консервов, запивая крепким кофе, сваренным на бульотке ^[47], оснащённой спиртовкой. Затем он накинул парусиновый непромокаемый плащ и направился в сарай, где в отдельных ящичках, тщательно закутанные в тряпки, лежали три готовых образца бомб, отличающихся количеством и типом динамита, а также конструкцией взрывателей. С замком, весящим на дверях, пришлось повозиться, ибо, несмотря на регулярную смазку, частые дожди и сырость изрядно подпортили его внутренности. Кравчинский, чертыхаясь, пытался его открыть, и поневоле все его внимание было поглощено борьбе с упрямой железякой, а посему он не успел среагировать на легкий шорох сзади. Последовал сильный удар по голове, и Сергей Михайлович как подкошенный рухнул на землю.