Тело Угрозы - Владимир Михайлов Страница 37

В лимузине Гридень продолжал думать над вновь открывшейся перспективой. Тут было, над чем поразмыслить, и помимо главных, совершенно ясных для него ходов.

Нет, сама, возможно, предстоящая катастрофа Гридня, прямо сказать, не очень беспокоила. Он в нее просто не поверил. Почему? Ну не поверил, и все тут. Подсознание не говорило ему о такой опасности. А подсознанию он верил. Так что размышления, которым он сейчас предался, касались вовсе не путей спасения от мирового катаклизма, а действий чисто практических, которые следовало предпринять – или, наоборот, предпринимать не следовало – в самое ближайшее время. Уже сегодня. И вот это «следует – не следует», исполненное противоречий, и заставляло сейчас магната нервно ерзать на мягкой коже сиденья, как если бы он пытался отыскать на нем такое место, которое само и подскажет нужное решение.

Дилемма заключалась в том, что, с одной стороны, новую информацию – и только что полученную им, и ту, которую еще только предстояло получить, – следовало хранить в строжайшей тайне, потому что любая утечка ее привела бы к уменьшению возможной прибыли, величину которой Гридень в первом приближении, округляя, представил себе сразу же, как только биржевая операция по всему фронту – не Москва только, но и Нью-Йорк, Лондон, Страсбург и так далее – возникла в его сознании. Он не только определил порядок величины, но и вчерне уже распределил эти деньги по назначению. Иными словами, суммы эти оказались как бы уже запланированными в бюджет, нарушение которого Гридень считал признаком непрофессиональности. И делиться с кем-нибудь новой информацией означало бы практически не что иное, как делиться прибылью. А этого очень не хотелось. Это было бы противоестественно. Таким образом, вывод напрашивался сам собой: никому ни слова, никаких пояснений, никакой мотивации. Почему продаю? Просто решил вычистить портфель, да и понадобились деньги – шутка ли, три таких парохода покупаются… Убедительно? Убедительно. Поверят или нет – но придраться не к чему.

Но – как отлично понимал Гридень – кто-то придерется и начнет копать.

Может быть, почти для каждого его объяснений хватит. Но только не для Федюни.

Именно так, по старой-старой памяти, Гридень в мыслях называл глубокоуважаемого Федора Петровича Кудлатого, весьма солидного предпринимателя и финансиста, контролирующего значительную часть рынка цветных металлов (не только в России), а также воздушного транспорта и железных дорог, а в далеком уже, но незабвенном прошлом – большого авторитета, Кудряша по кликухе, стоявшего во главе сильной криминальной группировки в Подмосковье.

В этом прошлом, теперь официально как бы и не существовавшем никогда, Федор Петрович тянул (правда, лишь в пору ранней юности и полной неопытности) два немалых срока, числилось за ним несколько крутых разборок с конкурентными организациями, поговаривали даже, что он не погнушался в свое время замочить не одного и не двух своими руками; то ли не полагался на умение братков, то ли не было в ту пору у него таких средств, чтобы заказывать; в последнее, впрочем, Гридень не верил. Хотя, может быть, тогда и в самом деле не хватало бабок; теперь же, по имеющийся информации, был он вторым в России по своей стоимости, уступая лишь Гридню, а намного ли – никак не удавалось уточнить.

Группировки, которой Кудряш некогда заправлял, давно уже не существовало – во всяком случае, так принято было полагать; и напоминать о былых отношениях Кудлатого с нею считалось дурным тоном. Однако Гридень – и не он один – прекрасно знал, что и люди, и организация никуда не девались, они просто приобрели более легитимный, как сейчас выражаются, характер, обзавелись пристойными вывесками и по-прежнему готовы были к любому действию по команде своего несменяемого главаря – все того же Федюни. К серьезному действию.

С Федюней-Кудряшом Гридень совместных дел никогда не вел, хотя порой это обещало выгоду; а не вел он их именно потому, что, верный своей привычке узнавать об интересующих его людях все возможное и невозможное, серьезно изучил предоставленную ему информацию, по давней привычке выразил все математически и подсчитал, что вероятность потерь при совместных действиях с Кудлатым превышает возможную прибыль. Поэтому на предложения – Кудряш делал их дважды – Гридень отвечал вежливым, дипломатически безупречно обставленным отказом. Придраться к нему было нельзя, но затаить обиду – можно, и Гридню было известно, что Федюня обиду затаил.

Нет, Кудлатый переступил уже ту черту, до которой он, вероятно, просто заказал бы Гридня специалистам, с которыми никогда не терял связи и для которых был примерно тем же, кем является папа римский для католиков. От таких разборок Кудлатый отошел, как-никак общаться ему давно уже приходилось в основном с людьми приличными, использующими для сведения счетов иные способы – бескровные, так сказать.

Вместо этого Федюня попытался накрыть Гридня очень прозрачным колпаком, неуклонно следя за всеми его делами. Он играл, как теннисист, занимающийся перекидкой мяча в ожидании ошибки противника. Для такого пристального наблюдения у Кудряша были и средства, и люди, и вообще все, что нужно. Так что делать дела Гридню приходилось с постоянной оглядкой. При всем этом внешне отношения их были нормальными, их можно было бы назвать даже хорошими, и часто оба магната сидели рядом на встречах, совещаниях и прочих высоких тусовках.

Излишне говорить, что на такое внимание к себе Гридень ответил тем же – и имел такое же исчерпывающее представление о делах Кудлатого, как Федюня – о нем. Не так давно его обрадовала весть о том, что у Кудряша завелся рачок; информация исходила из той же поликлиники. Гридень тогда подумал, что судьба, быть может, вскоре избавит его от неприятного противника; кто бы ни занял его место, полагал Гридень, хуже не будет, а только лучше. Поэтому он уже заблаговременно старался правильно выстроить свои отношения с возможными преемниками больного. Но Кудлатый цеплялся за любую возможность продлить свой век, так что предсказать хотя бы приблизительно время печального события не мог даже Гридень. До сих пор это не имело существенного значения для конкретных планов, относясь прежде всего к сфере моральной: услышав о неизбежном, Гридень вздохнул бы с великим облегчением, но дел своих не изменил бы. Сейчас же дело поворачивалось иной стороной, и фактор времени обретал решающее значение.