На краю империи. Камчатский излом - Сергей Щепетов Страница 36

– Не-е, считай, уж седьмицу парюсь, – вздохнул сиделец. – А попал-то по пьяни, конешно. Добудь винца, друг! У меня в казарме лиса припрятана, расскажу, где взять.

– Хоть бы пожрать просил, коли на цепи сидишь, – удивился Митька, – а тебе вина подавай!

– Душа горит, помилосердствуй!

– Ага, я помилосердствую, а ты чарку примешь и по новой буйство учинишь.

– Да не буйствовал я шибко-то… – пригорюнился сиделец. – Я ж смирный. Дай хоть табачку!

– Табачку-та?.. А трубку имеешь?

– Да все отняли, ироды!

– Ладно, – согласился Митька, – давай мою покурим. А ты мне за се расскажешь, какой ты смирный.

– Да прозываюсь я так – Михайло Смирный! – обрадовался узник.

– Во-она чо! – рассмеялся служилый. – А меня Митрием кличут.

Они общались, сидя на корточках на виду у прохожих, передавая друг другу трубку. Оказалось, что Михайлу повязали за то, что он, напившись пьяным, матерно ругал капитан-лейтенанта Шпанберга и грозился его изничтожить. В кабаке находились люди Беринга, и им волей-неволей пришлось повязать буяна, чтоб самим не быть обвиненными в крамольных устремлениях. Нижнекамчатский комиссар, конечно, поместил Михайлу в тюрьму, но, похоже, не знал, что с ним делать – служилый ругал не свое, а чужое начальство, к которому сам Тарабукин теплых чувств не испытывал. Шпанберг же находился в Ушках и участия в разбирательстве принять не мог.

– Чо ж ты не поделил с немцем-то этим? – ухмыльнулся Митька. – Уж такой человек душевный! Каким боком он тя толкнул?

– Эх, бля, – вздохнул Михайло, – рази ж это человек?! Я с ним из Якутска на Охотск водой шел. Сколь он народу зазря поморил, какие муки принять понудил! Чо с нами на Юдоме было, вспомнить страшо! Коли слушать будешь, поведаю.

– Буду, – кивнул Митька, мысленно прикидывая количество табака, оставшегося в кисете.

* * *

Коммерческий «аппетит» у капитана Беринга оказался совсем не слабый. Правда, и возможности его удовлетворить в наличии имелись. По Митькиным прикидкам, приезжий начальник не прочь был получить всю пушнину охотничьего сезона Камчатки, которая не пойдет непосредственно в казну как ясак. Более того, он готов был скупить и запасы пушнины, имеющиеся у местных жителей. Митька постарался не обмануть доверия своего «благодетеля» и через несколько дней внес конкретные предложения:

– Перво-наперво, ваш-бродь, скажу по распискам. В грамоте я не силен, но кой-что уразуметь сумел. Вот я тута отложил которые – это дело верное, брать можно и нужно. Вот эти, считай, пустые – концов уж не сыскать. А еще тут куча целая осталась – как бы ни то и ни се. Трудов с ними много, а корысть сомнительная…

– Пожалуй, это я и без тебя знаю, – нахмурился Беринг. – Но за них деньги уплачены!

– Дык разве я предлагаю ими печку топить? Не-е, ваш-бродь, бумажки эти силу имеют! Это ж богатство – и немалое! Будь я хозяином да при власти…

– Ну?

– Будь я хозяином да при власти, я бы сии расписки Тарабукину представил. Ты, мол, ныне на Камчатке главный начальник, вот и обеспечь мне платеж. А не можешь, так я отпишу государю, что под твоей властью порядка нет! Да и ждать мне некогда: коли есть у тебя порядок, так купи у меня сии расписки и делай с ними что хошь!

– Да, Мартын рассказывал, что подобное вы проделали с заказчиком Верхнекамчатского острога. Мне нравится твоя идея, Митрий.

– Рад стараться, ваше благородие! Теперь за торги скажу. Народ тут у нас проживает служилый и податный. Пушнина, считай, у всех в захоронках имеется. Тратят ее по надобности – за соль, за железо, а больше в карты да в зернь друг другу проигрывают и пропивают. А кое-кто придерживает до отъезда на Большую землю. Здесь-то шкурка, скажем, копейку стоит, а в Якутске она в полтинник станет, а в Тобольске – весь рупь! Купить-то у них можно, но… Сами понимаете…

– Нет уж, начал, так договаривай!

– Купить-то у них можно, ваше благородие, но… Ить вам много надо и быстро, верно? А им-то почто спешить? Топора одного в хозяйстве на много лет хватит, ну, иголки, нитки, сукно… Много ль того надо по здешним ценам? Хлеб опять же дело хорошее, да уж без него обвыклись. Коли за муку соболей отдавать, так почто ж здесь жить-та? Есть, говорят, места попригожей, где хлеба вволю, а пушнины нет.

– Мне кажется, у тебя есть какое-то предложение, Митрий.

– Да какое уж там «ложение», ваше благородие… – вздохнул казак и хитро подмигнул: – Намедни накаркала мне ворона, будто след год в Охотске таможню учредить должны. Птица-то глупая: с сорока шкурок, говорит, десять в казну брать будут, да три начальнику на подарок, да две за проезд…

– Интересно! – Беринг даже заелозил в кресле. – Откуда же птица такое могла узнать?

– Да мало ли?! – пожал плечами служилый. – Солдат перед девкой бахвалился, писарь сболтнул по пьяни…

– Но ведь есть и другой путь для вывоза пушнины – сушей, через Анадырск, верно?

– Что вы, ваш-бродь! – взмахнул руками Митька. – По тому пути чухчи балуют да и коряки иной раз в измену идут!

– О да! – признал Беринг. – Их усмирять направлен полковник Шестаков.

– Вот я и грю: в такую даль тока большим караваном да с крепкой охраной идти можно. Это ж дороже таможни выйдет, а то и вовсе ни с чем останешься!

– Значит, накапливать много пушнины станет невыгодно? – подвел итог капитан.

– А чо ж держать-то ее, коли и здесь цену хорошую дадут…

– Ты, конечно, знаешь, какая она – хорошая цена? – догадался Беринг.

– Обижа-аете, ваш-бродь, обижа-аете!

– Ладно, – кивнул капитан. – Что еще скажешь?

– Еще скажу, ваше благородие, что в делах ентих главное – время не пропустить, страду самую. Тут ведь как народы живут? Летом рыбу заготавливают, траву съедобную, корешки да ягоды. За муку много не наторгуешь – все и так сытые, а про будущее мало кто мыслит. Осенью поздней и зимой самый промысел по соболю и лисе. А к весне ближе у зверя мех дурной становится, ловить его уж корысти нет. Как промысел кончится, посылают комиссары свои команды ясак собирать. А вернутся с ясаком, так и прочим людишкам с камчадалами торговать можно. В обчем, так скажу: с конца зимы до последнего санного хода самый торг и пойдет – корма подъели, а пушнины много. Вот приказчик с заказчиками пускай заботу и поимеют – для вашего благородия меха за долги собрать или скупить сколь можно.

– Что ж, – капитан в задумчивости погладил свои мягкие щеки, – твои слова разумны, Митрий Малахов. Но… Тут есть одно «но», как говорят русские. Мы скоро уходим в плавание. Одному Богу известно, что с нами станет и когда мы вернемся. Может быть, придется и зимовать в краях незнаемых.

– Невелика беда, ваше благородие! – заверил Митька. – Мнится мне, что конец света не завтра настанет. Зима, что придет, чай, не последняя будет.