Изменить судьбу. Вот это я попал - Олеся Шеллина Страница 35

Я едва не поддался панике, которая заставляла меня вырвать ружье из рук почему-то медлившего Селиванова и пристрелить взвившегося в прыжке зверя. Но егермейстера учить, как себя вести, было не надо, в то же мгновение ружье оказалось прижатым к его плечу, и он слегка прищурил глаз, ловя на мушку зверя. Я же только зубами скрипнул и так сильно натянул поводья, зажатые в руке, что гнедой всхрапнул и замотал головой, словно говоря: «Дурак, да? Я и так нервничаю из-за близкого соседства волка, а тут ты еще коры мочишь». Отпустив руку, я успокаивающе потрепал его по шее, извиняясь. Все это время я неотрывно смотрел на Шереметева. Но Петр тоже знал, что делает. Рванув с головы шапку, которую надел, глядя на меня, Шереметев кинул ее прямо в морду оскалившегося падающего на него зверя, тем самым на мгновение ослепив. Волк, сбитый шапкой с курса и на мгновение ослепленный, вместо того чтобы вонзить зубы в податливую человеческую плоть, приземлился и сделал дополнительный шаг чуть в сторону. Секунда, может быть даже меньше, но этого хватило Петру, чтобы рухнуть на зверя, прижав его к земле, и очень сноровисто, явно делая это не в первый раз, обмотать челюсти веревкой. Волк забился под ним, но тут к Шереметеву на помощь выскочили два борзятника, помогая вязать зверя.

Поднявшись на ноги, подняв шапку и отряхивая ее от снега на ходу, Шереметев подошел ко мне, улыбаясь во все тридцать два зуба. Он раскраснелся, и от него валил пар, несмотря на то что было довольно морозно.

– Давно ты, государь, хотел вот такого матерого, чтобы с парой сук повязать. Помню, как на Зверя моего заглядывался, вот я тебе подарок сделал, – и он махнул в сторону не шевелящегося, глядящего обреченным взглядом связанного волка.

В этот момент я ощутил к нему близость, как никогда и ни к кому до этого момента. Жуткое ощущение, которое накатывало волной безысходности. Словно кто-то стоял у меня за плечом и шептал: «Смирись, не трепыхайся, все равно твои дни уже почти сочтены». Шереметев смотрел вопросительно и уже начинал хмуриться, а вокруг слышно было перешептывания придворных, заглушающие лай никак не успокаивающейся своры. Моргнув, я сбросил наваждение.

– Добрый подарок, но не стоит голову подставлять под косу, чтобы меня порадовать, – я перевел взгляд с волка, которого уже грузили на подводу, на Петра. – Мне нужны верные сподвижники, как деду моему, и главное к ним требование – живыми они должны быть. Шуты мне без надобности, не праздная я баба, чтобы время на глупые шутки находить.

Улыбка сползла с лица Шереметева, и я почти пнул сам себя. Идиот. Он же как лучше хотел, да еще молод, хотелось удаль, считай дурость, молодецкую перед девицами да передо мной показать. Поэтому, быстро подкорректировав свою речь, я добавил:

– Но, ежели знал ты, как волка можно без увечья повязать, то честь тебе и хвала моя, потому как прав ты, давно такую зверюгу себе хотел, а на Зверя твоего не только я заглядываюсь.

Лицо Петра снова озарила улыбка, и он, нахлобучив шапку, лихо сдвинул ее набекрень и взлетел в седло подведенного к нему коня. Вокруг снова зашумели, и кто-то даже предложил продолжить охоту, но я махнул рукой и крикнул:

– Домой!

Тут же раздался соответствующий сигнал рога. Захотят, без меня снарядят выезд, а мне нужно к делам вернуться, которых так много, что я даже не знаю, за какое прежде схватиться.

Разворачивая коня, я услышал чуть в стороне девичий смех, а затем приглушенный голос Ивана Долгорукого.

– Катька, веди себя прилично, – прошипел Иван, и я обернулся, чтобы посмотреть, кого это он отчитывает.

Набросился Долгорукий, как оказалось, на свою сестру Екатерину, которую вроде бы не должно было здесь быть, или я ошибаюсь? Я узнал ее, потому что мельком видел портрет княжны. К тому же мне было любопытно посмотреть на ту, с кем меня практически обвенчают. Красивая, но все же не в моем вкусе. Так должна она была тут быть или нет? Не помню. Ну, я тот еще знаток истории. Хотя какая сейчас разница, должна или не должна, она здесь, и это значит, что меня не с ней потащат знакомить в родовое поместье Долгоруких ближе к осени. Екатерина Долгорукая тем временем вспыхнула и недовольно посмотрела на брата.

– Я правильно себя веду, к тому же мы с графом практически помолвлены.

– Помолвка еще не состоялась, так что не выставляй меня на посмешище, и так… – Иван не договорил, потому что, почувствовав мой взгляд, поднял глаза и, замолчав, поклонился.

Я кивнул в ответ и направил гнедого по тропинке. Свита тут же последовала за мной. Рядом с Екатериной скакал молодой человек, одетый явно не по погоде. Во всяком случае, расшитый серебром кафтан и широкополая шляпа мало способствовала комфортному пребыванию на улице в такой мороз. Он кутался в плащ, но видно было, что улыбается этот щеголь через силу, потому что щеки замерзли и мышцы лица просто не слушаются своего хозяина. Я сделал знак рукой, подзывая к себе Репнина, который волей-неволей вынужден был присоединиться к охоте, но так как и лошадь, и амуниция достались ему по остаточному принципу, своих-то у него в Лефортовском дворце не было, не успел перевезти, то и плелся он в конце колонны, пребывая от этого в дурном расположении духа. Увидев, что я зову его к себе, Репнин встрепенулся и тронул поводья. Краем глаза я отметил, что Елизавета мило кокетничает с Шереметевым, а тот не знает, куда деваться от такого пристального внимания цесаревны, которая до того момента, как увидела его, одолевшего матерого волка, не обращала на мальчишку – дружка детства ее племянника, никакого внимания. Я криво усмехнулся. Петру гарантирован бешеный успех среди дам, на некоторое время. Ничего не поделаешь – это основной инстинкт самки, выбирающей лучшего, сильнейшего самца.

– Государь, ты звал меня? – Репнину наконец удалось пробиться ко мне сквозь плотный строй придворных.

– Звал, Юрий Никитич, – я повернулся вполоборота к Долгоруким и иноземцу, которого так явно не жаловала наша зима, и кивком указал на него Репнину: – Кто такой?

– Не знаю, государь, – Репнин сжал губы. Естественно, он не знал. Он же при мне без году неделя, а в Вятском полку не слишком много возможностей весь свет узнать в лицо да по имени.

– Ну так узнай, – я раздраженно глянул на него. – Ты мой адъютант али так, постоять рядом захотел?

– Слушаюсь, государь, – Репнин отъехал от меня в сторону, чтобы потихоньку разузнать про этого графа, за которого Екатерина Долгорукая собралась замуж.

– Граф Меллезимо, родственник австрийского посла. В настоящем – секретарь посольства при своем родиче. – Я резко повернулся, гнедому не понравилось такое обращение, и он тряхнул головой, показывая свое недовольство. Поглаживая по шее строптивого коня, я снова повернулся к Репнину, но на этот раз куда медленнее. – Поговаривают, что происходит он из дель Карретто.

– Надо же, целый маркграф, – протянул я, уже с большим любопытством поглядывая на замерзшего потомка Алерама. – Ну, по голубизне крови он вполне пригоден в качестве мужа княжны. Не вижу в этом браке никакого мезальянса, потому буду ратовать за него. Да и Катерина вон как светится, на его сопливый нос глядючи.