Ловцы душ - Яцек Пекара Страница 35

Странно, но, несмотря на то что Курнос стоял подле меня, я не ощущал окружающей его характерной вони. Я утратил обоняние? Ведь сама мысль о том, что мой товарищ мог искупаться, казалась мне абсурдной.

– Хочешь еще глотнуть? – Курнос встряхнул флягой – внутри булькнуло.

– Нет, – удалось мне прошептать, поскольку я опасался, что, если не скажу ничего, он напоит меня противу моей воли, а от самой мысли о водке, ее вкусе и запахе меня выворачивало наизнанку. – Еще спать…

Когда я открыл глаза снова, увидел Курноса, сидевшего там же, где и прежде. Теперь он не спал, а обрезал ножом мозоли на правой пятке. Под креслом лежали черные от грязи портянки и сапоги. Смрад ворвался в нос, я же, едва ли не впервые в жизни, искренне обрадовался, почувствовав тот запашок Курноса, что напоминал вонь разлагающегося трупа. Значит, я не утратил обоняния!

Я сел и опустил ноги на пол. Чувствовал себя уже куда лучше. Все еще ослаблен, но, по крайней мере, мог двигаться без боли и без боязни, что вот-вот рухну.

– Ну, живешь, братка, – проговорил Курнос ласково.

– Бог дал, – я поднялся и потянулся к кувшину с вином. Сделал несколько глотков – полегчало.

– Маркграф спрашивал о тебе. Я сказал ему, что ты болен. Он даже за доктором хотел послать, я сказал, что не надо.

– И правильно. Ладно, Курнос, ступай. Только это забери, – я указал на сапоги, портянки и куски срезанной кожи да ногтей.

Он вышел, а я мог в спокойствии поразмышлять над своим видением. В подземельях замка таилось зло. Там застыли боль, ненависть и смерть. Но видения, приносимые нам молитвой, не всегда дают ответы на вопросы, которые мы задаем. У меня не было предмета, который смог бы послужить мне проводником и который доставил бы меня к месту богохульных ритуалов (если, конечно, те вообще происходили).

Да и что из того, что в замковых подземельях было столько боли? Казематы ведь и служат для заточения – и пыток – узников. Возможно, это просто души людей, осужденных Ройтенбахом и его предками, души, что отпечатались в стенах мрачного, исполненного болью узилища? Может, там когда-то была пыточная, где добывали – огнем и железом – признания, где ослепляли, ломали руки и ноги? Может, некоторые узники умирали там от голода и старости? И тогда это именно они, вернее – их воспоминания явились моему внутреннему взору в образе тел, скорченных от невероятной боли, полных страдания и тоски.

Но меня беспокоило видение огненного барьера, сквозь который не смог проникнуть мой разум. Скорее всего, в этом месте находился тайный проход, прикрытый с помощью черной магии. Но с тем же успехом это могла оказаться древняя магия времен основания замка. Я знал, что в стародавние времена некоторые из родов пользовались услугами чернокнижников, чтобы спрятать определенные места от любопытных глаз. Ведь и Святой Официум возвысился именно потому, что несколько сотен лет назад слишком многие из людей стали отходить от учения Иисуса, соблазняемые мощными темными силами. И заданием инквизиторов вот уже который век была безжалостная битва с этими силами и их человеческими сторонниками.

Словом, барьер мог быть возведен не вчера и не год назад, а лет эдак пятьсот назад. Из того, что мне было известно, замок Ройтенбаха выстроили через десять веков по пришествии Христовом. И хотя после наверняка пристраивали новые этажи, меняли его и укрепляли, подземелья могли оставаться в почти неизменном виде.

Я мог потребовать проверки, для чего пришлось бы просить официальное разрешение в Инквизиториуме, но требование, опирающееся на столь слабые основания, было бы безумием, а ошибка дорого бы мне стоила. Кроме того, следовало всегда задумываться, не пошел ли я по ложному следу. Молитвенные видения были слишком непросты, я мог не до конца уразуметь значение некоторых знаков и символов.

Ну что ж, мне с неудовольствием пришлось признать, что мои боль, страх и то, что я рисковал жизнью, на этот раз оказались напрасны. Я ничего не узнал и ничего не достиг. И пройдут долгие месяцы, пока я снова отважусь на путешествие в замирье, если вообще когда-либо рискну предпринять такую попытку.

* * *

Правила вежества требовали, чтобы я просил маркграфа продлить мое пребывание в замке. Он прекрасно понимал, что именно так я и сделаю, я же прекрасно понимал, что он не сумеет отказать мне в столь вежливой просьбе.

– Конечно, мастер Маддердин. – Ройтенбах даже не дал мне понять, что ожидал подобного поворота дел. – Чувствуйте себя как дома!

– Спасибо, господин маркграф. Это большая честь для меня…

Он кивнул, словно это было совершенно очевидно.

– У вас крепкая голова, господин Маддердин, – сказал мне. – На святого Иоанна я всегда устраиваю в замке соревнования для самых ярых питухов. Если Бог позволит вам в тот день находиться рядом – сердечно вас приглашаю.

– Ха, воспользуюсь без раздумий, – рассмеялся я, ибо, беря во внимание щедрость маркграфа и качество его вин, соревнования эти должны были выглядеть и вправду превосходными.

– Что же вы намереваетесь делать нынче, если позволено будет спросить? Может, выберетесь на охоту? Ловчие донесли мне, что в околицах видели тура.

– А разве туры не находятся под императорской защитой?

– А разве голова этой твари не прекрасно бы смотрелась на стене?

Ну конечно, вздохнул я мысленно, так туры и вымирают, несмотря на опеку Светлейшего Государя.

– Увы, господин маркграф. Нынче я намерен проведать Хоффентоллера и убедить его, чтобы он примирился с утратой.

– Буду вам благодарен, – сказал Ройтенбах, хотя я был уверен, что доверяет он мне не больше, чем доверял бы окрутившейся вокруг запястья змее.

– В таком случае позволю себе откланяться, господин маркграф. Наверняка – до вечера, – поклонился я вежливо.

– Верю, что вы – человек чести, – произнес высокопарно Ройтенбах, когда я был уже у дверей.

Я оглянулся и взглянул ему прямо в глаза.

– Я инквизитор, – ответил холодно. – А инквизиторы даже честь свою, коли случится такая потребность, приносят на алтарь славы Господней.

Видел, что ответ мой его нисколько не удовлетворил.

– И все же я вам верю, – сказал он медленно. – Хотя мне и непросто делиться тем, о чем скажу, с другим человеком.

– Я весь внимание, господин маркграф.

– Я хочу жениться на Анне, – сказал Ройтенбах. – Хотя и знаю о ее… – оборвал он себя, и глаза его подернулись поволокой, – …флиртах, на которые она пускалась лишь затем, чтобы возбудить мою ревность. Женские хитрости… – засмеялся принужденно.

Я не ответил ему взаимным смехом, поскольку общение со слугами не пристало дворянке независимо от того, капризна она или нет и что именно таким общением стремится доказать.

– Прошу принять мои искренние поздравления, маркграф, – ответил я равнодушно.

– Спасибо, – отозвался он. – И я надеюсь, что у вас будет возможность сообщить Хоффентоллеру о моих намерениях. Для простой дворянки это большая честь – сделаться маркграфиней Ройтенбах.