Весы Лингамены - Роман Орлов Страница 33

Уже по юным годам Ящера чётко прослеживалось влияние некой Силы, природу которой, не будучи способными заглянуть ещё дальше, преобразователи сигналов кристалловизоров определили как «врождённая». Эта Сила толкала его совершать поступки не совсем понятные с точки зрения большинства, гнала прочь от обыденности, тянула к извечным вопросам и самокопанию. Сначала она отвлекла Ящера от изучения начал роботехники, которыми тот, возмечтав стать специалистом в этой области, увлёкся было в 12 лет. Ящер, делавший успехи в изучении принципов машиностроения, в один прекрасный день заявил родителям, что перестал понимать, почему за людей вдруг всё стали делать роботы и машины желаний. «Люди что, все скопом потеряли способность обед себе готовить? У них что, руки и ноги перестали расти?» — спрашивал он старших. Но ничего вразумительнее «это прогресс, сынок!» он в ответ не услышал. В конце концов, отец предложил попытать счастья у историков роботостроения, но по прошествии всего пары месяцев Ящера такие частности уже мало занимали. Он жаждал глобального проникновения в суть разверзшихся перед ним вопросов. Сила направила его любознательность на доскональное изучение последней четверти второго тысячелетия, когда один исторический пласт с нарастающей скоростью сменял другой. И вот там-то, в дымных веках научно-технической революции, Ящер и усмотрел своим чутким внутренним взором главную опасность для человека, ставшую незримым спутником последнего на протяжении всей его дальнейшей истории. С той поры ни родители, ни кто-либо другой уже не были советчиками для быстроразвивающейся личности юноши. Ему 18, и с высоты глядит он на приевшуюся фантасмагорию техногенной цивилизации. Да, ему уже 18, и он, подававший надежды, так и не стал ни инженером роботехники, ни исследователем дальних миров. Казалось, теперь для дальнейшего движения вперёд ему чего-то здорово не хватало, и даже Сила на время перестала назойливо напоминать о своём постоянном присутствии. Ящер будто затаился перед своим первым дальним полётом. В эти годы он отчётливо начал чувствовать ответственность за весь мир — странная, не оформившаяся тень чувства, которой, однако, полностью были лишены многие его сверстники. Ящер осознавал лишь, что рождён, чтобы произвести некие действия, изменить привычный порядок — пусть даже лишь в своём окружении. Он был твёрдо убеждён, что жизнь его должна быть и будет посвящена делу изменения мира. Но как и с чего начинать, где найти точку для приложения своих сил — он понятия не имел. Вокруг царил безупречный, идеально отлаженный порядок поддерживаемого машинами мира людей.

И тут рукою ли Силы, вследствие ли каких-то других необъяснимых причин, но вскоре недостающие элементы мозаики окончательно сложились в своей грандиозной, уникальной последовательности, и на горизонте событий появился человек, указавший Ящеру дальнейший путь. Этот немолодой уже мыслитель по имени Яридомон в деталях видел новый рассвет человечества, он до мелочей продумал путь, который должен привести род людей к новому золотому веку. Долго трудился Яридомон над описанием своих идей, пытаясь составить из них связный литературный конспект. Познакомившись с Ящером, он стал часто делиться с ним своими идеями, всё больше времени посвящая восторженным рассказам о светлом будущем человечества, и всё меньше уделяя работе над книгой. Мыслитель был человеком вспыльчивым, восторженным, легко меняющим настроение. Заплутав в вечных сомнениях и душевной слабости, он так и не смог довести своё дело до конца и, тем более, увидеть воплощение своих помыслов в реальной жизни…

— А что с ним случилось? — прервал тишину Текано, уловивший в партитуре жизни Яридомона знакомые мотивы. — Неужели тоже угодил в Механический Город?

— Он умер, так и не завершив свой труд, — ответил Ящер тоже вслух. — И умер он не от старости, но прошу вас, не задавайте этот вопрос ни мне, ни машинам, к нашему делу это всё равно не имеет отношения… Если вы не против, дальше я расскажу всё своими словами, а экраны подтвердят. Так будет убедительнее.

К слову, во время проектирования первых кристалловизоров ещё не было доподлинно известно, оценивают ли кристаллы текущую через них информацию сквозь призму моральных установок их общества, или только механически различают фальшь. В связи с первостепенной важностью этого вопроса были поставлены интересные опыты в попытках запутать кристаллы в столкновении полярных морально-этических систем и воздействовать тем самым на чаши весов их оценочного блока, заставив кристалловизор сменить выдаваемый контрольный цвет на противоположный по значению. Тогда же было окончательно выявлено, что эти экраны не имеют «встроенной Фемиды», и что бы они через себя ни пропускали, оцениваться будет лишь степень искренности и правдивости исследуемого. Вот такие часовые у Дворца Правды.

— Внезапно я остался один, без своего наставника, — продолжал, тем временем, Ящер. — Незаконченные записки Яридомона мне достать не удалось — они ушли вместе с их создателем, который не показывал свой незаконченный труд ни мне, ни кому-либо другому. Но многое я впитал из его устных рассказов, из его восторженных описаний будущего земли. Будущего, в котором люди вернутся к ручному труду и познанию мира, и именно понимание своего места и роли во вселенной и будет в первую очередь делать их счастливыми…

Внезапный уход Яридомона был для меня тяжёлым ударом. Ведь он был мне не только учителем и товарищем, он фактически заменял мне отца. Я пережил несколько тяжёлых зимних месяцев, когда на душе было так серо, что в течение дня казалось, что солнце не поднимается из своей небесной обители и не обходит свои владения. За эти месяцы переживаний я здорово повзрослел и огрубел, протёрся своей нежной кожей о шероховатую реальность бытия, которую раньше таковой по наивности не воспринимал. Из этого испытания огнём я вышел намного сильнее, чем был, когда внимал красочным речам своего учителя. Но главное, что я вынес — мне больше не нужно ждать. Продолжать рисовать радужные картины и рассуждать можно до следующей жизни, а я решил действовать, решил рушить этот ужасающий Вавилон, в котором оказался! На примере учителя я понял: сейчас или… или я всю жизнь так и буду мусолить «вечные истины», выстраивать новые концепции, и всё это рано или поздно разрастётся в мой собственный город омертвелой инерции внутри меня…

— Рушить. Ну да, — негромко заметил Штольм. — Значит, отчаяние толкнуло тебя на этот шаг…

— Я иносказательно говорю. Рушить здесь — это прекращать болтать и приступать к делу. К этому меня, возможно, привела Сила, — продолжил Ящер. — Хотя учитель не одобрил бы мои методы, это точно. Он всё хотел для всех разжевать, по полочкам разложить, чтобы донести в максимально внятной и понятной форме до каждого жителя земли. Он всё думал, что его идеи будут потихоньку впитываться и разрастаться, расходиться концентрическими волнами как от брошенного в пруд камня и так находить отклик во всё большем количестве сердец. Он надеялся пробудить это погрязшее в тотальном потреблении общество с помощью книг и лекций. Но его главное отличие от меня в том, что он всю жизнь только хотел, думал, собирался, собирался собраться, но в итоге ничего не изменил, даже не завершил своё описание нового мира. Нет, я не отрицаю силу книги как таковой. Были книги, которые меняли мир. Но они, я считаю, приходили точно в своё время и в определённом месте, куда вела их, разумеется, та же Сила. Все эти книги человечество знает и любит до сих пор. Но кто скажет, сколько было других сильных, искренних, ничем не уступающих этим провозвестникам нового книг — но все они потонули в безвестности, как и их авторы? Выходит, без вмешательства Силы любая книга — это всего лишь большая куча букв?