Летун - Елена Первушина Страница 33

В Аврелии такой поговорки не было, но зато была похожая: «Если женщина захочет, Великий Мастер будет вдевать ей нитки в иголки». Нитки в иголки Аверилу вдевать не пришлось, а вот отпустить жену в дальний путь, опасный и бессмысленный, пришлось, как он ни пытался этого избежать.

Он напоминал Янтэ, что к ее услугам на этот раз не будет комфорта крейсера. Рассказывал, как тяжело далось ему самому путешествие не «Колдунье». Пугал штормами и голодом. Говорил, какой одинокой и беззащитной она будет себя чувствовать. Говорил, что ее путешествие придется как раз на конец затишья перед осенними штормами, и у нее есть все шансы не проскочить. Требовал, чтобы она взяла его с собой. Однако все его аргументы, все его попытки настоять на своем и показать, кто в доме хозяин, разбивались о холодный айсберг «что я сделаю». Да, в своем доме он был хозяин, против этого она не возражала. Да вот только она сама, как выяснилось, была в этом доме всего лишь гостьей – спасибо, не пленницей – и теперь собралась восвояси, а его с собой не звала, поскольку ехала улаживать «семейные дела». Расставаться с ней было невыносимо больно и стыдно – почти так же, как со своей мечтой о полете, однако приходилось это принять. Беря в жены чужачку, женщину с Западных Островов, получаешь в приданое не только все тридцать три удовольствия в постели, но и вот это ощущение бессилия и непонимания. Он – неудачник и подкаблучник, и с этим ничего нельзя поделать. Это – то, что он есть. И прощаясь, целуя Янтэ на причале в холодные губы, он ясно понимал, что будь он ею, он ни за что бы не стал возвращаться к себе такому – ничтожному, безвольному, бесталанному.

* * *

Аверил не соврал: путешествие в самом деле оказалось трудным. Море хмурилось и частенько взбрыкивало, почтенный пакетбот кряхтел, скрипел и грозил развалиться на части, а посему Янтэ большую часть пути была совсем не уверена, что доберется до цели. По счастью, команда почти все время была занята тем, чтобы удержать корабль на плаву, а потому пассажирке не докучала. Что же касается физических страданий и страха, то одним из первых навыков, которым обучались будущие Танцовщицы, было отстраняться от себя, испытывать дискомфорт, но не переживать его. Поэтому, когда Янтэ лежала целыми днями, сжавшись в комочек в беспорядочно болтающемся и жестком, как терка, гамаке, она не беспокоилась ни о настоящем, ни о будущем, а просто перебирала в памяти старые воспоминания, недодуманные мысли – так же спокойно и беззаботно, как если бы сидела в удобном кресле в библиотеке и разбирала свой архив. Она была Танцовщицей, а значит, была готова погибнуть – сегодня, завтра, в любой момент, всегда, бросить недоделанные дела, разорвать связи, не оставить после себя ничего. Этому ее учили всю ее жизнь, и это стало для нее таким же естественным, как дыхание.

Когда же волнам и ветру удавалось пробиться сквозь ее спокойствие и отстраненность, она проделывала еще один фокус, которому научилась уже сама: уходила так глубоко внутрь себя, что ее не мог достать уже никто. Переставала вообще думать о себе, о своем теле, о своей судьбе, сжималась в маленькую прохладную темную точку, отстранялась, отгораживалась от всего, что не было ее личностью.

«Ти этому так и не научилась, – думала она. – Может быть, поэтому мать ее все-таки достала».

Всю свою жизнь Янтэ была дичью, убегающей от преследователя – матери. Она очень рано поняла – сначала неотчетливо, а позже уже смогла сформулировать это словами, – что матери нужна она вся, со всем потрохами, нужна вся ее жизнь, все ее мысли, все ее чувства. И она приняла эту игру. Она не желала сама превращаться в загонщика, не желала обороняться, потому что напасть самой означало выдать свое присутствие, она просто виртуозно пряталась, убегала, лукавила, обманывала и получала от этого своеобразное удовольствие. «Думаешь, ты все решаешь за меня, мама? Ну, думай-думай».

С Ти было все по-другому. Ти была из любящих дочерей, она уже принадлежала Эстэ душой и телом, а потому, по странной иррациональной логике их матери, была ей не нужна. Ти из кожи вон лезла, чтобы обратить внимание матери на себя, заслужить ее любовь. Ту самую любовь, от которой Янтэ пряталась внутрь себя, позволяя ей изливаться в пустоту.

Предложение Аверила все поменяло. Оно не только позволило Янтэ отдохнуть от бесконечной игры в прятки-догонялки и увидеть новые земли, о которых она мечтала. Оно создало серьезные проблемы для Эстэ, проблемы, о которых Янтэ не могла думать без злорадства. Отказать Хранителю Пепла в его просьбе Эстэ не могла. Но точно так же она не могла и отказать Танцовщицам, которым обещала дочь, Дитя Старшего Мужа – главное сокровище Дома. Обычно в таких случаях (если, к примеру, дочь умирала, не достигнув совершеннолетия) в Дом брали приемыша из Младшей Семьи. Но в данном случае Эстэ не могла так поступить – ведь у нее была еще одна родная дочь, и она была просто обязана ради сохранения чести семьи отдать именно ее в Танцовщицы, а приемную дочь как менее ценную определить в наследницы. Таким образом, стремительно и страшно сбылась мечта маленькой глупой Тиэ.