Волчий закон, или Возвращение Андрея Круза - Дмитрий Могилевцев Страница 33

Та-так, та-так, та-так… полка в плацкарте, мерный перестук. Память. Все — как тогда. И чай в мельхиоровом подстаканнике. И занавеска — застиранная, блеклая, но все еще видно на ней голубым по белому «Лабытнаги». Разве только на окнах решетки. И на задней площадке вместо туалета с тамбуром — турель с пулеметом. А на тендере паровоза — еще одна.

Ложка звякает о стекло. Хороший чай. Черный, терпкий. Только привкус меда портит немного. С сахаром тяжело, так приходится по старинке, с медом.

Вагон покачивается, мерный колесный звук, вокруг — стены, рядом — те, кому привык доверять. И заснул бы по старой памяти. Один из всей команды.

Круз вздохнул. Щенки точно не уснут — они в тесном несущемся ящике как на иголках. Танк — другое дело. Танком управляешь сам. А тут… везут, будто быка на забой. Дан — отдельно. Персона особой важности. В отдельном броневагончике, в компании самой Аделины, номера третьего. Вокруг себя ничего не видит от счастья. Каламбурчик: счастье от вакцины против счастья. Когда в Котласе дали ему у родившихся на Севере кровь взять, аж подпрыгнул. Бегал, поскуливая. Мечта жизни сбывается, как же. Смотреть противно.

А ведь правильно знахарь волчьего народа говорил: пошли мы за хорошей смертью. Разве верилось в успех? Обещал помогать и свою жизнь не знал куда деть. Вот и пошел. И не думал толком, что же будет, если он и в самом деле найдет. Он же полубезумный, Дан. Видно же было, как он сползает в безумие. Найти вакцину для него было последней ниточкой, последней скрепой на расползающемся рассудке. Вот теперь, пожалуй, он сумасшедший целиком — тем особым безумием упертых, исследующе-копающих, когда не видят ничего, кроме бумажек с расчетами или пробирок, не думают ни о чем, кроме них. А хозяйки Котласа — Котласа Великого, пожалуйста! — очень даже думают. Когда поняли, о чем он и про что он, сразу все дали и предоставили. Правда, даже по нужде не выйти без конвоя — так это для безопасности драгоценных гостей, с ними же будущее мира, правильно? Чтоб ни волоска не упало драгоценного. И руки связать, чтоб сам ненароком не выдрал.

Женсовет Котласа Великого — девять огромных, расплывшихся бабищ с сиськами до пояса. И советницы — полчище семенящих, скрюченных, вездесущих старушек. Железный закон — власть, лишь пока женская кровь, пока рожать можешь. Уже не можешь рожать — так и приказывать не можешь, только советуй. Шепчи, а сильные, кто может новую жизнь произвести, послушают, мудрое ты говоришь, от жизни, или уже мертвецкое, от старушечьей злобы. Интересно, как же такая бабья власть установилась?

И кто б думал, что эти расплывшиеся курвы в шелках и золотом шитье, непрерывно жрущие шоколад — признак власти и богатства номер один! — да лузгающие семечки, хихикающие и скребущиеся в потных складках, — настолько ухватисты и проницательны! Как Дана взяли в оборот. И позаботились заодно, чтобы пришлые смуты не наделали.

Круз отодвинул занавеску, посмотрел сквозь мутное стекло на лес за окном. Лес, болота, снова лес. На сотни километров вдоль воркутинской линии — болота и лес. И все эти сотни километров держат: блокпосты, наряды, разъезды. Танки на рельсы поставили, дрезины с пулеметами, подходы ко всем мостам заминировали. Мужское занятие. Да такое, что сколько рук ни дай, все не хватит. Мужчины добывают еду: растят, ловят, выменивают, выискивают. Мужчины воюют, строят, ремонтируют, чистят и учительствуют. Даже новое мастерить пробуют, книжки читают. А женщины — рожают и правят. Через два года после первой женской крови — время рожать первого. Если еще через два года живот не нагуляешь — пойдешь на линию, к мужикам. Если и там не нагуляешь… что ж, рабочих рук не хватает. Вся жизнь — дети, еда, больше детей и больше еды, чтобы снова больше детей. Младенцев и пищу везем в зиму, а из зимы вывозим готовые пухнуть животы и готовые стрелять руки.

В дверь купе постучали.

— Заходи, Последыш, — сообщил Круз.

Дверь отъехала в сторону.

— Здоров будь, старшой, — сказал Последыш, глядя вбок. — Я присяду?

— Садись.

— Старшой, ты знаешь ведь… тошнит Верку. Ее бабы тамошние пощупали, говорят, с дитем она будет, если не выкинет.

— Знаю, — ответил Круз.

— И знахарь вроде нашел, чего искал. Мы вроде на север едем, чтоб проверить окончательно, но вроде и так ясно — сделает он, чего хочет.

— Сделает, — подтвердил Круз.

— Ну и все, — сказал Последыш неуверенно. — Уговор наш вроде кончается. Все домой хотят. И Правый с Веркой, и Левый, и След.

— А ты?

— В том-то и дело, старшой… я, как бы то… не в годах я, и свет повидать охота. У нас же хорошо, когда человек опытный вертается, и польза от того. Я с гобой, а?

— Это как Правый решит.

— Он решит, конечно… но ведь слово твое будет?

— Посмотрим.

— Спасибо! — выдохнул Последыш и удивительно проскользнул в дверь, почти ее не открыв.

Круз усмехнулся. Наивный все-таки, мальчишка. Правый небось сразу понял — когда еще бабы совета принялись расспрашивать походя, лузгая семечки, — где это на Кольском угнездилось племя такое сильное, и сколько от них ходу до Кандалакши, и плавают ли они до Мезенской губы. Отправили вас, щенков, в заложники, в самое ядро силы своей, да подальше от Беломорья. А чтобы дедушка Круз не нервничал, оставили в Котласе, в кольце железных дорог, и Захара с волками, и бывшего лейтенанта Сашу, и приблудыша из малолетних головорезов. Может, и нет дедушке до них дела, а может, и есть. Да и польза народу, конечно. Захара сразу окружила стая недобеременных девах. Не то чтобы тот ходок был отчаянный, но кому такое внимание не льстит? И на долю бедного Сашеньки пара досталась. Впрочем, того сразу в мастерские поставили, пулеметы монтировать.

Котлас Великий, надо же. Бабье гнездо на железной дороге. Сколько всего у них народу? В самом Котласе, надо думать, тысяч пять от силы. Сколько еще в гарнизонах вдоль дороги? А сколько на их севере?

Интересно, что будет, если Дан и в самом деле наладит выпуск вакцины? Война? Взрыв? Вовсе ничего? Вряд ли опыт поможет. Он, опыт этот, про вымирание старого. А тут происходит новое, и здравый смысл трещит по швам.