Волчья звезда - Мария Галина Страница 33

— Но как же он ушел?

— Какой смысл следить за калеками? Из них половина и не выживет. Одним больше, одним меньше, какая разница. Он ушел умирать, вот и все.

— Не могу этого вынести, — тихонько сказал Улисс.

— Куда — вынести?

— Я имею в виду… Ох, да ладно!

Я отвела его в сторону.

— Улисс, он умрет скоро. А если и не умрет, то лучше бы его прикончить, чтобы не мучился. Но снатала надо его расспросить — может, до того как его ослепили, он успел разглядеть, где прячут женщин…

— Кто его будет расспрашивать?

— Я могу, если вы не хотите.

Он укоризненно поглядел на меня — мол, как это у меня повернется язык мучить раненого, — но ничего не сказал; видно, ему здорово хотелось узнать, что с Дианой. Иначе бы он вспомнил про этот свой гуманизм, что бы он там под ним не подразумевал.

Я вернулась к раненому и присела на корточки. Он лежал неподвижно, не пытаясь скрыться — впрочем, уйти он все равно бы не успел.

— Хочешь пить, старший?

Он что-то прохрипел, это могло означать и отказ, и согласие; но я открыла флягу и, приподняв окровавленную голову, влила ему в рот немного воды. Пил он жадно — может, кочевые приучают своих пленных к послушанию, заставляя их выпрашивать каждую каплю воды?

— Где они остановились?

Он невнятно сказал:

— В низине, за дубовой рощей. На холме поставили человека с сигнальным фонарем и лучников.

— Много?

— Нет. Он сказал: «ты и гы».

— Не знаешь, где они держат женщин, старший? Мой спутник хочет забрать свою обрашо.

— Большой шатер… — он говорил с трудом, переводя дыхание после каждого слова, — за коновязью… но там их… много…

— Нам много не надо.

Я обернулась к Улиссу, он стоял, отвернувшись, глядя на далекие холмы. Раненый вновь попросил воды — эта была последняя наша вода, но тут, судя по густой зелени, воду отыскать легко. Я сказала:

— Сейчас. Принесу еще.

И пошла прочь.

Улисс удивленно взглянул на меня — кроме как во фляге, воды нигде больше не имелось, но, когда я подозвала его, все-таки подошел.

Я сказала:

— Я дам ему воду и, пока он будет пить, ты это сделаешь. Он и не заметит.

Он спросил:

— Что я сделаю?

— Перережешь ему горло, разумеется. Или, может, свернешь ему шею, но это труднее.

Он холодно сказал:

— Ты что, предлагаешь мне убить беззащитного человека?

— А что с ним еще делать? С собой мы его взять не можем — если тебе и вправду удастся увести Диану, придется убегать отсюда очень быстро. Или, может, ты хочешь бросить его на произвол судьбы и уйти?

— Нет, наверное, — нерешительно сказал он, — но, может… если оставить ему воду и еду…

— Это, по-твоему, будет милосердно? Ваше милосердие вам ничего не стоит, оно — точно мусор под ногами… Дай мне нож, я сама.

Ни разу до того мне не приходилось убивать человека, но, полагаю, он не многим отличается в этом смысле от животных. Впрочем, все равно, неприятно.

Он сказал:

— Нет, это не годится… ты еще ребенок…

— Какая разница? Это он будет обузой — не я. А если все-таки они решили вернуть его…

— Это не… правильно, — устало сказал он, — но я… ладно, пошли.

Раненый лежал там, где мы его оставили — он дышал часто и неровно, похоже, силы его были на исходе. Я наклонилась и, приподняв ему голову, поднесла к губам флягу. Улисс нерешительно топтался у меня за спиной, я кивнула ему и он, наклонившись, быстро ударил лежавшего в какую-то точку за ухом — не ножом, рукой. Тот захрипел, голова его откинулась.

Я сказала:

— Ножом было бы наверняка.

— Это тоже наверняка. Я блокировал блуждающий нерв. У него остановилось дыхание.

Тело, которое я поддерживала, вдруг сделалось очень тяжелым. Я опустила его на землю.

— Может, и правильно. Если его все-таки найдут… Подумают, он сам умер.

— Не в этом дело, — грустно сказал Улисс, — не в этом дело… просто… нельзя резать человека ножом, как скотину.

Он вздохнул, по-прежнему глядя на мертвое тело.

— Мы вовсе не того хотели. А оно вон как обернулось…

Мне не понравилось, как он выглядит, но сейчас было не до этого; если он такой нежный, придется ему потерпеть. Пройдет.

— Если ты рассчитываешь на эту ночь, нужно идти. Потом будет сложнее. Утром они стронутся с места — обычно всадники отъезжают далеко от основных отрядов; могут и на нас наткнуться.

— Да, — сказал он, — верно.

— Или, может, ты хочешь подождать, пока не прилетит помощь? Они бы в два счета со всем управились.

Он устало ответил:

— Я надеялся, они найдут нас еще днем. Мне почему-то кажется, что не стоит слишком полагаться на них…

— Их не будет?

— Похоже, нет.

— Почему?

— Не знаю, почему, — сказал он. — Не знаю. Но нам придется выбираться самим.

— Тогда, — сказала я, — нам лучше найти воду. Наполнить флягу. Потом у нас может не остаться на это времени.

Еще я подумала, что, если идти по воде, они могут и не учуять нас — проще будет убраться отсюда.

— Видишь, — я махнула рукой в южном направлении, — вон там…

Трава там была еще выше, над ней качались метелки камыша и было видно, как поблескивает в темноте вода, когда ветер морщит гладкую поверхность.

— И уходить нам лучше в ту сторону. Там начинаются плавни. Кочевые не очень-то любят воду. Они, по-моему, и плавать не умеют.

Улисс неуверенно сказал:

— Хорошо. Попробуем… Но сперва…

— Сперва нужно убрать лучников.

Если он так же хорошо владеет ножом, как рукой, может, нам еще и повезет. Никакое стреляющее огнем оружие тут не годится — ночью с холма вспышку будет видно издалека.

* * *

Если у часовых и имелся сигнальный фонарь, то он был накрыт каким-то колпаком, потому что поблизости от лагеря я не заметила никаких других огней; но сам лагерь был залит светом костров и факелов; кочевых было так много, что им нечего было бояться; никто не рискнул бы напасть на них, даже ради добычи. Доносились голоса и смех, цепочки огней бродили между палатками, табун лошадей пасся на заливном лугу у самой воды, охраняемый огромными лохматыми собаками кочевых и несколькими мальчишками, которых для того и взяли с собой. Лошади фыркали, втягивая непривычно влажный воздух, и порою то одна, то другая заходила в воду и начинала носиться галопом по мелководью, поднимая столбы брызг. Никогда раньше кочевые не заходили сюда — разве что отдельные небольшие отряды; молодые мужчины, которые хотят доказать свою доблесть, но сейчас, похоже, целое племя стронулось с места — если они решат остаться здесь, в этом изобильном краю, речным жителям придется туго, да и те Дома, что окажутся зажаты между Рекой и Степью, тоже вряд ли уцелеют; обычный порядок вещей нарушился, и мир изменился в один миг.