Зона Посещения. Избиение младенцев - Александр Щеголев Страница 31

На счет «пять» Эйнштейн включил плеер, приготовил наушники и на несколько мгновений притормозил. Он сказал мне – торопливо, сумбурно, малопонятно:

– Наушники – чтобы отсечь последний канал. Сквозь громкую музыку ей не пробиться. Мозг и кожа тоже под защитой. – Он показал на голову и перчатки. – Я думал, шлем понадобится против контролера, а получилось вот оно как. Что касается тебя, Питер, то старайся ей противодействовать, ты сильный «элетромагнетик», генерируешь собственное поле. Осознай главное – до сих пор была развлекуха, и она кончилась. Если тебе удастся отстоять свой разум, общаться будем письменно, на планшете. Извини, тянуть больше нельзя…

– Она – это кто? – спросил я.

Все, Эйнштейн воткнул наушники в уши.

О чем он? Контролер, по-видимому, одна из чернобыльских тварей, но мы-то в Хармонте! И что означают его невнятные предупреждения?

Я уложил банку с пилюлями в разгрузочный жилет, надетый поверх спецкостюма, и встал, держась за босса (тот помогал мне). Случайно скользнул взглядом по активистам-разбойникам… ничего не понял.

Посмотрел внимательно.

Застывшие лица с замороженными улыбками. Руки безвольно опускаются вдоль тел, обмякшие пальцы выпускают ружья. Люди на глазах превращаются в манекены, все трое.

– Добрый день, – произнес Лопата. Какой роскошный, сочный баритон. – А мы вовремя.

Больше никто ничего не сказал. Девушка знаком остановила Лопату, и он остался, где стоял, только сбросил на землю два рюкзака. Клетку с животными аккуратно поставил. Крюк молча опустился на землю, задницей в пыль, и положил перед собой… огнемет! Подобрал все-таки, не выдержала душа! Я засмеялся и приветственно помахал ему – он не ответил. Скарабей присел на корточки и принялся увлеченно ковырять асфальт с помощью подобранной где-то ненормально длинной «булавки».

Эйнштейн, оставив меня, выбрал позицию чуть в стороне и пребывал в полной готовности – наблюдал за каждым движением каждого из присутствующих. С двумя «глоками» в руках.

Девушка Натали, не обращая внимания ни на замороженных недоумков, ни на напружиненного Эйнштейна, подошла ко мне. Наконец-то я мог рассмотреть ее в деталях. Более нелепого наряда я не видел никогда – не только в Зоне, а вообще. В Зоне – тем более, здесь это был чистый сюрреализм. Черные колготки, коричневые в клеточку шорты, короткая сиреневая куртка. На ногах – крупные желтые ботинки. Завершала психушку зеленая сумка через плечо. Клеенчатая!

И по пять сережек в каждом ухе.

С ее стройной мальчишеской фигурой все это прокатывало, но представляю, если б девушка была толстушкой.

Натали испытующе взглянула мне в глаза.

– Ты петух, – сообщила она мне. – Скажи по-петушиному «здравствуй».

– Коккей-дадл-ду! – выполнил я просьбу. – А что?

В глазах ее мелькнул испуг. Она взяла меня за руку, за открытое запястье, и потребовала:

– Сделай десять приседаний.

– Извини, – улыбнулся я ей, – и одного не могу. Стою-то с трудом.

Теперь было ясно, чего боялся Эйнштейн и кто такая «она». Было также ясно, что главный в их отряде вовсе не Лопата, а эта вот неформалка. Многое теперь встало на свои места.

– Почему ты так на меня смотришь? – спросила она.

– Тебе правду?

– Отвечай, гоблин. – Страх в ее глазах явно усилился.

– Короче, прикид твой… это… удивляет. Мягко говоря. Кто-то бы сказал, вызывающий, я скажу – не по ситуации.

– А, это, – расслабилась она. – Отстой. Я почему-то подумала… О’кей, проехали. На гоблина не обижайся. Ты – сын сталкера?

– Похоже на то.

– Кто сталкер, отец или мать?

Вроде простой вопрос, а я вдруг в ступор попал. И правда, что я знаю о родителях? В свете новых обстоятельств, которые крутятся, как стекляшки в калейдоскопе, ничего не знаю.

– Наверное, отец. Я, правда, с отчимом живу, так что… Короче, так.

– Твой отчим – Макс Панов, – констатировала Натали. – Я должна была с ним встретиться, но слишком медленно его искала… Суки, черт. А приемный сын у него, оказывается, аномал! Это круто. Чего умеешь?

– Вижу электронику и электромеханику. Сегодня выяснилось, что немного владею технокинезом.

– У меня – суггестия всех типов. Вожу на веревочке слонов и собачек. Только с тобой обломалась.

– А с ними со всеми что?

– Лопата и Скарабей, где-то как-то, мои друзья. Крюк пока в трансе, уж извини, я знаю, он твой друг. А эти фрики… – глянула она вбок. – Эти – мясо для веселья.

– В каком смысле?

– Увидишь. А ты, значит, путешествуешь со своим клоуном?

– С кем?

– Да вот, – показала она на Эйнштейна. – С мистером Круглая Голова. Персонаж из бездарного комикса. Не ошибка природы, а продукт бездарной фантазии тупого плоского автора.

– Это мистер Эбенштейн, главный инженер одного из филиалов МИВКа.

– Да знаю я его. Бывший сталкер по прозвищу Антисемит. От меня закрылся, но мы все равно возьмем его с собой. Согласен?

– Попробуй не согласись, – сказал я ей.

– Будем дружить! – толкнула она меня кулаком в грудь и погребла прочь, к горе-разбойникам.

«Мясо для веселья».

– Меня зовут Пэн, – послал я ей вслед. – Питер Пэн.

– Ну и подотрись, – сказала она.

И рассыпала звонкие колокольчики смеха. Юмор, ага.

«Антисемит», – подумал я. «Дядя Эли», ну-ну. Скелеты торжественно выходят из шкафов – смертельный номер, бьют барабаны, публика аплодирует…

Столько человек скопилось на этом «пятачке», подумал я еще. Столько взрослых людей, а все выключены. Например, она утверждает, будто Лопата – ее друг, но ведь это вовсе не значит, что сознание мужика не изменено. С Крюком – понятно, как и с троицей неофашистов. Аутичный Скарабей пока не проковыряет в асфальте дыру до центра Земли, тоже слова не скажет. Эйнштейн добровольно изолировал себя от окружающего мира. Получается, реально – здесь и сейчас – только два нормальных собеседника, и оба подростки.

Она встала перед замороженными радикалами, чуть присела, неловко изогнувшись, и распрямилась, как пружина, издав при этом громкие, чрезвычайно странные звуки. Щелчки и свист. Две-три секунды это длилось, не больше, я и сообразить не успел, что же она такое делает, как звуки кончились.

Меня пробрал внезапный озноб. Ее стрекотание тому причиной? Или просто слабость? Некого спросить.

Зато ожили манекены с приклеенными улыбками. Первым задвигался Зиг Хайль, начав снимать с себя брутальную военную куртку, за ним – товарищи по партии. Сняв куртки, принялись за ботинки, и тогда я заподозрил неладное, а когда дошла очередь до штанов, стало ясно – веселая девочка захотела проверить, какого цвета у героев трусы. Вдруг хаки, как у породистых псов войны?