Темный адепт - Владимир Кощеев Страница 31

— А еще, — заметив, что я никак не отреагировал на его хвастанье, продолжил Ченгер, — скоро дождь кончится, и можно будет продолжать путь.

Договорив, он вновь исчез в одно мгновение, будто никогда и не сидел на лавке. А через несколько секунд, хлюпая подошвами по раскисшей земле, в пещеру вошел Густав, неся в руках отмытую посуду.

— Ваша милость, там уже видно чистое небо, скоро можно будет продолжить путь, — сообщил он, и я кивнул в ответ.

* * *

Деревня Большая, трактир «Старый воин».

— Ваша милость, как только дождь прекратится, мы сможем продолжить путь, — сообщил воин в промокшей накидке с цветами Черноземья. — Отдохните, ваша милость.

Трактир смотрелся неказисто, а занявшие в нем почти все места крестьяне и торговцы не выглядели хоть сколько-нибудь благожелательно. Но о другом обществе в захолустье оставалось только мечтать.

Оглядев зал, душный и пропахший потом и топленым салом, младшая дочь барона Черноземья вздохнула, придерживая юбки кончиками пальцев.

Пол оказался настолько грязным, что даже наступать на него было противно. А уж от мысли, что придется сесть за покрытый черными пятнами стол, и вовсе кружилась голова. Но будущая баронесса фон Ней, отправленная на встречу со своим женихом, бароном соседнего графства, старалась не слишком кривить лицо — аристократу не пристало демонстрировать свои эмоции.

Меж тем Олаф, молодой и симпатичный слуга, приставленный бароном к дочери, уже подошел к хозяину заведения и, склонившись через стойку, обсуждал будущий обед, которым трактирщик будет кормить ее милость и пришедших с ней воинов и слуг.

Кортеж насчитывал всего два десятка человек, из которых только пятнадцать представляли дружинников. Баронессе требовалась свита, а потому с ней в качестве сопровождения ехала старая кормилица и еще трое слуг.

Ах, Олаф! Как же жаль, что ты простолюдин. С такой красотой и достоинством, какое не у каждого благородного встретишь, ты мог бы стать прекрасной партией. Но, увы, дочери аристократов не имеют права выбирать себе мужа по сердцу.

Отец сосватал дочурку в другое графство, так как в Огонвеже не нашлось подходящего варианта. Новый граф, назначенный его величеством Равеном Вторым, не имел сыновей, а со Шварцмарктами случилась какая-то жуткая история с переворотом. И, говорят, теперь там всем заправляет бастард погибшего барона. Как это мерзко!

Старый хозяин Чернотопья не только изменил собственной супруге, одобренной его величеством, но и додумался признать ублюдка. Одна лишь мысль о том, что в высшем обществе родного графства можно оказаться в одном помещении с таким отвратительным плодом неблагородной любви, баронессу бросало в дрожь.

Меж тем Олаф закончил говорить с трактирщиком, и грузный хозяин, размахивая толстыми руками, принялся отдавать распоряжения. Работники заметались по залу, быстро убирая свободный грязный стол и сменяя его новеньким откуда-то из кладовки, красивым, с резными ножками, накрыли его чистой скатертью.

Олаф подошел к своей хозяйке и, низко поклонившись, указал в сторону сервируемого места.

— Ваша милость, разрешите сопроводить вас к столу, — низкий, с легкой хрипотцой голос слуги в очередной раз заставил баронессу почувствовать, как сковало дыхание, а кончики пальцев свело судорогой — так хотелось дотронуться до красивых золотых волос на голове Олафа.

Но она держала себя в руках и позволила себе лишь кивнуть.

Олаф был молод, высок, широкоплеч, просто нечеловечески прекрасен, и служил у отца учителем этикета и танцев. Немудрено, что девушка быстро потеряла голову, сразу же безоговорочно влюбившись в мужчину, так отличающегося от всех, кто встречался ей раньше на землях Черноземья.

Лавки убрали, заменив удобными креслами, набитыми конским волосом. Девушка мягко опустилась на сидение, а слуга придвинул ей стул, чтобы госпожа не утруждалась. Госпожа — так Олаф обращался к ней только наедине, и при этом говорил с таким придыханием, что у баронессы сердце кровью обливалось.

Ну почему жизнь так жестока! Если бы она не родилась в семье барона, они могли бы быть счастливы. Но нет, она аристократка, и потому их чувствам — конечно же, взаимным! — не суждено зайти дальше позволенного между учителем и ученицей.

Народ в трактире, первое время открыто пялившийся на гостью, быстро потерял к ней интерес. Сопливая благородная девка, преисполненная собственной гордости, но смотрящая при этом на простых людей, как на дерьмо. Таких в Большой уже повидали достаточно.

А вот их новый барон, Киррэл «Чертополох», всего разок появившийся в торговой деревушке, сумел произвести на простолюдинов иное впечатление. Умный, рассудительный и ко всем относится с уважением, пока человек не докажет, что этого не заслуживает.

Да, барон повесил одного ростовщика, действующего без королевского разрешения. Ну так тут все по закону — нет бумаги от его величества, не смей и наживаться на соседях. Еще приговорил одного дебошира к прилюдной порке — и тоже за дело! Нечего по ночам пьяным на добропорядочных жителей нападать. А то ведь одному пареньку, который с девушкой гулял, руку сломал и зубы выбил. Но после кары баронской присмирел, отработал долг перед пострадавшим честь по чести и больше ни капли в рот не берет.

Слухи о жестокости Киррэла до местных доходили, но верили им не слишком — здесь, в самом богатом поселении баронства, прекрасно знали, как нужно держать в руках дело, если не хочешь разорения. Да и пострадавшие по приказу барона все больше сволочи и твари, которых не жалко. То один разбойников на уважаемую семью наведет, то второй работорговлей промышляет — казнить таких нужно.

Не знал Киррэл, что репутация у него уже сложилась. Но в Большой обещанного приезда своего хозяина ждали с нетерпением. Накопились дела, которые без баронского слова не решить. Опять же, судьи своего в Большой не имелось, и нужно было либо самим в Чернотопье отправляться, чтобы справедливости искать, либо ждать, когда его милость приедет сам.

А девчонка, явившаяся в такую непогоду, тем временем начала жаловаться. И мясо ей слишком сухое, и вино кислое. Не так себя вел барон Киррэл, совсем не так. Он и сам не пил почти, и другие рядом с ним старались не налегать, чтобы не опозориться перед уважаемым человеком.

— Ваша милость, — на пороге трактира возник мокрый дружинник. — Дождь закончился, мы можем ехать дальше. Если вы не пожелаете остановиться здесь для отдыха…

Говорил он через весь зал, совершенно не опасаясь никого из присутствующих. Сняв капюшон, воин смахнул ладонью влагу с лысой, как коленка, головы и шагнул ближе к своей госпоже.

— Мы отправляемся немедленно! — визгливым голосом заявила та, подскакивая со стула так резко, что стоящему за ее спиной слуге пришлось ловить мебель.

— Тогда я велю парням готовиться, — кивнул дружинник и покинул трактир.

Юная аристократка же обвела помещение капризным взглядом и, закусив губу, подхватила края платья. Быть может, если бы она не кривила лицо в гримасе отвращения, никто бы и не подумал ничего плохого — в самом деле, мало ли аристократов ездит по своим делам через торговые поселения. Но народ видел ее выражение лица и его не оценил.