Грани сна - Дмитрий Калюжный Страница 3

– Нет, не над этим, – Лавр опять засмеялся. – Я так понял, вы тут разыгрываете сцену, якобы имевшую место после Нарвского поражения Петра?

– Да.

– Это было в семь тысяч двести восьмом году.

– В тысяча семисотом!

– Неважно, это одно и то же.

– И чего смешного?

– Объясняю. В том году царевичу Алексею было десять лет отроду, дорогой мой! А у вас его играет сорокалетний лысый дядька. Рассуждает про малиновый звон и византийскую старину. Вот что смешно.

– Зря смеётесь. Это художественная условность!

– Кстати, самому царю-папаше было тогда двадцать восемь лет! А ваш похож на старца, которого в минуту кончины гальванизировали электротоком: глаза вытаращены, волосы торчком, дымится, и бесконечно выпаливает глупости.

– Слушайте, задача консультанта – точность в изображении деталей, а до остального вам дела нет.

– Как это? Консультанту нет дела, что вы переврали возраст всех героев? Вот сейчас прискакал Ягужинский: который? Должен быть Павел Иваныч, а ему в тех событиях было лет семнадцать примерно! Здесь его играет пухлый дядя, по возрасту годящийся ему в отцы! Да только отец его, Иван-то Ягужинский, на коне сроду не скакивал.

Распахнулась дверь. В коридор из студии повалили члены съёмочной группы, на ходу переговариваясь и доставая из карманов портсигары, пачки папирос и спички. В широком коридоре сразу стало шумно и тесно.

– Виктор! – окликнул одного из них, в рубахе, помощник директора.

– Что, Лев Ильич? – спросил тот. Из-за жары он снял и оставил в студии тяжёлую шинель и шапку, засыпанные вместо снега нафталином.

– Тебе сколько лет?

– Тридцать… с половиной. В январе тридцать один будет. Что ли, уже подарок мне готовите? – и он засмеялся.

– Нет, просто вот этот юноша утверждает, что твоему герою семнадцать лет.

– Да ладно! Не может быть!

К ним быстрым шагом подошёл режиссёр:

– Что такое? – сердито спросил он Льва Ильича, даже не глядя на Лавра. – Кому семнадцать лет? Кто это?

Лавр утомлённо улыбнулся.

– Это консультант, студент от профессора Силецкого, – объяснил Лев Ильич. – Ему смешно, что актёры подобраны не по возрасту героев. Слишком старые, говорит. Особенно ему не нравится актёр Черкасов в роли царевича.

– Ишь, каков! – съязвил режиссёр, заметив наконец Лавра. – А тебе известно, студент, что актёров на роли утвердил сам писатель Алексей Толстой?

– Да мало ли! Ведь он их живьём не видел. Ни один не похож.

На это прозвучал вопрос, заданный ещё более язвительным тоном:

– А ты их, что ли, видел?

Лавр задумался. Видел он и царя, и его детей, и сподвижников. Но говорить об этом режиссёру и этому непричёсанному помощнику не мог. Ведь сочтут сумасшедшим, дойдёт до профессора, будут неприятности в университете!..

…Лавр Гроховецкий родился аккурат в тот день, когда Советы, ведомые большевиками, захватили власть в Петрограде и свергли Временное правительство. Его отец, князь Фёдор Станиславович, ожидая, что генерал Корнилов сумеет покончить с большевиками, дал новорожденному сыну имя Лавр в честь генерала. Но – не сбылись надежды. Они оба – неудачливый генерал и напрасно веривший в него князь Фёдор, погибли одновременно. Вдова князя, Елена, бросила Петроград и с младенцем на руках перебралась под Тверь, в деревню вблизи Старицы, где жил их дальний родственник престарелый князь Юрьев. Она работала там в монастырской библиотеке. Потом вместе с четырёхлетним сыном уехала в Москву.

Здесь большевики вели «поход на неграмотность»! Сельскую библиотекаршу из Старицы мигом назначили методистом библиотеки имени многократно страдавшего от царизма товарища Достоевского, что на Чистых прудах. И предоставили ей с ребёнком жильё в том же доме, в бывшей квартире паразита-дворянина графа Апраксина.

Лаврик жил, как все дети совслужащих. Учился в школе, стал пионером, а потом и комсомольцем. Увлёкся живописью и зодчеством, изучал физику, техническое конструирование, радио, историю средневековой России. По окончании школы поступил в университет на исторический факультет.

И была у него тайна, о которой не знал никто, даже родная матушка. Лавр иногда – не очень часто, но всё же – засыпая, оказывался в прошлом. В реальности его «сон» мог длиться полчаса-час, но за это время он проживал в прошлом целую жизнь! Была та жизнь яркой, полноценной, настоящей…

Лавр не мог объяснить себе, что с ним происходит. И не с кем было посоветоваться. Не случайно брался он за разные науки. Физикой занялся, надеясь понять физическую природу своих «путешествий». Труды по психологии штудировал, потому что разгадка могла скрываться в глубинах мозга. Технику осваивал из тех соображений, что человек, знающий принципы устройства и правила изготовления технических штучек, вроде часов или пистолетов, в прошлом всегда мог хорошо устроиться. На исторический факультет пошёл, ибо считал полезным знать, что́ тебя ждёт в будущем… вернее, в прошлом.

Каждое лето студентов-историков отправляли на археологические раскопки. В столице шло широкое строительство, соответственно росли объёмы работ археологов. Теперь они рылись на площадках Метростроя. Рабочие открытым способом вели трассу между станциями «Александровский сад» и «Смоленская», расчищали площадку для «Киевской», и здесь же, недалеко от «Мосфильма», работала археологическая группа профессора А.И. Силецкого.

Андрей Игнатьич был неустанным энтузиастом поисков библиотеки Ивана Грозного, так называемой Либереи. Практически никто не верил, что такая библиотека вообще существовала – а он верил, и Лавр Гроховецкий был на его стороне. Они поэтому и сошлись так близко, пожилой уже учёный и молодой студент.

Где же она могла быть, таинственная Либерея?.. Раз уж все наземные постройки обыскали, и не нашли её, то, понятное дело, под землёй. Отсюда происходила ещё одна страсть Силецкого – поиск подземных каменных тайников и ходов к ним.

Однажды в разговоре с Лавром учёный вспомнил, что в некоторых старинных письмах смутно, без подробностей, упомянуто, будто при Алексее Михайловиче мастер Азанчеев по заданию царя вырыл грандиозного размера тайные ходы. Лавр задумался. Знавал он того Азанчеева! Он действительно занимался землекопством! Говорить старому археологу о таком странном своём знакомстве Лавр не рискнул, но подтвердил, что был такой землекоп, и царь даровал ему за стахановскую работу дворянство.

– Здоровенный был мужичина, этот Азанчеев, из татар, – сказал он Силецкому. – Когда крестился и во дворянство вышел, взял себе имя Василий Мартемьянович.

– Откуда знаете? – заинтересовался Андрей Игнатьич.

– Где-то читал, – уклончиво ответил Лавр. – В дореволюционных журналах. Этот чёрт Азанчеев заказывал придворной кузне особо надёжные лопаты, и в больших количествах. Да, рыл он тоннели, рыл.