Кром. Книга первая - Вадим Богданов Страница 29

Долго жил Стивен и отсылал учеников своих в разные концы Города, чтобы проповедовали они его учение. Дал им Стивен волшебные предметы, вынесенные из Крома – рубашку, отрицающую зло, перо, стирающее камень, луч, кричащий как женщина, мертвый источник жизни, плащ, позволяющий скользить мимо дождевых капель, ночной колпак и другие вещи тайные и удивительные.

Перед смертью собрал Стивен все свои знания, обратил их в слова и вложил в ключ отпирающий врата Крома. Обладая этими знаниями и ключом, мог решительный человек проникнуть в Кром и изгнать из нее Безумца. Но за тысячи лет не нашлось такого смельчака, и Ключеслов затерялся в череде веков и путанице городских кварталов. Может быть, и остались в Центре Города ученики Стивена хранящие тайные знания, а может и нет. С годами все забывается, теряется, дряхлеет, умирает – все, даже сама надежда.

Волод опустил руки на стол. Ичан сидел на своей кровати, отвернувшись к стене. Волод открыл глаза.

– Это всего лишь слова. Сказка. Доказательства…

Ичан вскинулся:

– Хочешь доказательств?! Пожалуйста! Какова средняя продолжительность жизни горожанина? Пятьдесят лет. А пирамидника? Восемьдесят! Ты знал об этом? Наверняка знал, вас ведь натаскивают на нас, как орфов на склизов. Дальше, пирамидники более биологически и социально активны, более пассионарны, говоря по-научному. Они легче овладевают знаниями, быстрее адаптируются к изменяющимся условиям. Факт? Факт. А чем этот факт объясняется?

– Существует версия, что пирамидники другая раса или даже иной биологический подвид…

Ичан чуть не подпрыгнул на своей кровати.

– Бред! Какая нахрен раса?! Мои дед с бабкой с материнской стороны были горожанами. И отец был горожанин, со Стив знает, какого колена! Отца моего мать спасла… ну, в пирамидничество обратила. Так вот дед по отцу в сорок семь помер, а отцу сейчас шестьдесят три, и он здоровее меня! Понял? Из вас силу жизненную выкачивают! Вот вы и мрете до старости! А мы…

– Мы сами отдаем свою силу Городу! Во благо Порядка!

– Да где же ты видел этот Порядок?!

– А ты?! Ты где видел своего Безумца?! Или хоть что-нибудь подтверждающее эту сказочку?! А?! Где?!

Сорвавшиеся на крик друзья замолчали разом.

Через минуту Ичан молча поднялся, подошел к стулу с развешанной на нем одеждой. Не говоря ни слова, оделся, затянул на поясе свой любимый наборный ремень. Встал у стены, вытянувшись во весь свой немалый рос, выпятил грудь.

– Стреляй.

– Что?

– Стреляй, говорю. В меня стреляй!

– Зачем?

– Стреляй архитектор хренов! Стреляй, а то я тебя!.. – Ичан хищно собрался… – Порву!!!

Когда ноги Ичана выпрямились бросая огромное тело вперед, Волод нажал спуск самострела, метя спятившему следопыту в плечо. Стрела ткнулась в ключицу, но от ее удара Ичан лишь слегка дернул плечом, ничуть не замедлив свой бросок. Отбитый стальной болт грохнулся об пол, а следопыт замер вдруг, застыл, не закончив броска, встал, уперев руки в стол, и нависнув всей своей громадой над Володом.

– Я же сказал, стреляй… – Стивов следопыт ухмылялся со всем отмерянным ему природой паскудством.

– Что это? Что ты…

– Вот тебе и доказательство сказочки. – Ичан подцепил двумя пальцами воротник своей кожаной рубахи. – Рубашечка моя Стивеном из Крома принесенная. Зло отторгает. Вот так.

В доказательство отторгнутого зла Ичан продемонстрировал оторопевшему Володу стальной болт.

Волод переваривал услышанное пару минут.

– Она защищает все тело, а не только ту часть что закрывает? Проклятье, но это же все объясняет… Как ты дубинки отбивал и как я тебе кисть проткнул, а ты невредимый остался… И потом когда нас глузги секли… и когда погоню ты сбил, и стрелы… Так ты неуязвимый получаешься?

– Почти.

– Но… но это не доказывает твоей теории о зле в Кроме. Рубашку могли оставить и Основатели в начале времен. Как стрику, например.

– Эх, ты, неверух! Думай себе что хочешь, а правда все равно моя. Вот дойдем до Крома, посмотришь.

– Посмотрю. – Волод поднялся. – Собирайся, Ичан, сегодня последний переход по Южному району. Завтра вы вступим в Захолустье. А сейчас…

Фактор протянул следопыту его пирамидальную шляпу…

– Время молитвы.

Возчику Кинче снилась дородная дочка начальника станции. Дочка была как в жизни – грудастая и бокастая, но во сне она не дралась толстым вальком и не гуляла с караульным Кубером, а грудь ее на ощупь оказалась такой же упругой какой представлялась наяву.

– Вставай, вставай, увалень! – сладкий сон прервался от грубых толчков.

Кинча продрал глаза и увидел над собой хмурое, со следами оспы и крайнего неудовольствия лицо начальника станции. Проморгавшись, Кинча, наконец, понял, что сон закончился, и расплаты за его руковолие с дочкой начальника не последует.

– Да встаю уже, встаю! Чего это вам понадобилось среди ночи, хозяин?

– Запрягай тяглов. Поедешь к чистильщикам и дальше вместе с ними за кордон.

Неторопливо натянув порты, Кинча пошевелил босыми пальцами. Ехать никуда не хотелось. Хотелось послать начальника подальше и досматривать интересное сновидение.

– Чего это вдруг? До грузов еще целая неделя.

– Не разговаривать! – хозяин был настроен решительно, в таком состоянии с ним лучше было не спорить, – совсем обнаглел, дармоед. Сказано езжай, значит езжай. Возьмешь с собой двух курьеров с Окраины и отправляйся.

– И куда ж я их? – Кинча уже облачался в походную амуницию. Путешествовать только с пассажирами, без груза, было для него в новинку, – куда их вести-то?

– Отвезешь как можно дальше за кордон, а там уже их забота.

– За кордон… Видать народ там, на Окраине совсем заелся, раз уж им и жить не в охоту стало.

Кинча отправился к тяглам, озадаченно почесывая кудлатую голову кнутовищем.

Утро было прохладным. От тяглов, выведенных из теплого стойла шел пар. На камнях и редких пучках травы, между плитами мостовой лежала обильная роса. Неожиданно и сразу, словно зажгли фонарь, взошло солнце, вынырнув из-за домов.

Кинча поправлял упряжь, оглаживал тяглов, да засунул еще три дополнительные обоймы под облучок, где уже лежал его любимый самострел. Самострел этот был предметом гордости Кинчи и объектом постоянных забот. Кинча выиграл его в позапрошлом году на празднике Основания в споре на кулачках. Кинча и сейчас гордо выпячивал грудь, вспоминая об этом, и частенько мучил девчонок, пересказывая в подробностях, как завалил семерых дюжих соперников. Самострел был и вправду замечательный – он стрелял зубатыми звездами, отточенными дисками да квадратными пластинами. Оружие страшное в умелых руках. А руки у Кинчи были без сомнения умелыми – он с двадцати шагов запросто срезал голову камнегрызу.