Пулемет для витязя - Антон Скрипец Страница 28

Методично с каждым словом продолжая всаживать в кровавое месиво, в которое превращалась физиономия варяга, удар за ударом, Тверд остановился лишь тогда, когда запыхался. С трудом, будто перетаскал ведрами все Ромейское море, поднялся на ноги, отошел в сторону и бухнулся на случившуюся поблизости лавку. Хват перевернулся набок, продолжая кашлять и отплевываться.

– Ты был мертв, – отдышавшись, но не особенно торопясь подниматься на ноги, выдохнул Хват. – С такими ранами не живут. Не живут! Я таких навидался. Да, что там – сам не раз людей за Камень отправлял, дырявя именно так. И точно могу тебе сказать – ты был не жилец. Не живее Путяты, которому башку оттяпали.

На миг в горнице повисла тишина.

– Так ты что – вернулся?

– Ага. На аркане. Привязанном к седлу, – варяг насмешливо взглянул на своего бывшего десятника. Хотя под такими набухшими мешками, в которые превратились его веки, поди разбери насмешку или упрек. – Ты правда решил, будто я сбежал? Нас пасли. Как баранов. Эти самые люди, что сейчас тут лежат. С их старшим ты уже познакомился.

Хват кивнул в сторону болтающегося на веревке полонянина. Тот ответил полным ненависти взглядом и даже пробормотал слова расхожего в Константинополе проклятия.

– Он по-ромейски говорит, – заметил Тверд.

– Еще бы. Не догадался еще, что за рожи так хотели добраться до наших глоток, что оказались в этом ряженом воинстве? Нет? Ну, так познакомься. Гох Буйук.

Тверд перевел взгляд с варяга на византийца. И обратно.

– Что я должен из этого понять? То, что он – византийский вор с хазарским именем?

– Точно, – кивнул Хват.

– И? – поначалу раздраженно бросил беглый кентарх, но тут до него дошло. – Так это ему, что ли, ты продул золото этерии? Он сюда за нами явился?

Разбитые губы проныры растянулись в натужной улыбке.

– А то! Сначала они приперлись в Киев, где нас уже не было. Тогда подались по нашему следу в Полоцк. Нашли. Но в сопровождении дружинной сотни. Что ж делать? Конечно, пошерстить по своим хазарским связям. И получилось же! Связи эти и привели поганцев в это, хазарами же собранное воинство. В день перед нападением вражьи морды вызвались в разъезд, что пас лемехову сотню. Знали, что нас могут утром порубить, и тогда ищи-свищи свои барыши. Вот, стало быть, и подкрались к стану, а потом…

– …Выкрали тебя, как красну девицу?

– Да если б не та медовуха, что парни из дружины от Лемеха в мешках для овса прятали…

– Сам-то ты все это как узнал?

– Что-то по дороге подслушал, – дернул плечами Хват. – А остальное этот вот палач недоделанный, пока меня допросить пытался, сам мне и выложил.

Болтающийся на балке византийский окорок снова прошипел ругательства. И даже попытался плюнуть в варяга.

– Что же он у тебя выпытать хотел?

– Известно что. Где золото. Правда, я сказал, что сам того не знаю. Наплел, дескать, ты куны припрятал и карту составил. Меня заставил выучить одну ее половину, а Тумана – другую. А так как сам ты валялся с копьем в хребте, то они решили вызнать всё по отдельности у кажого из нас…

– Так Туман жив?! Он тоже здесь?!

– А то! Правда, как старшой хазарин в этом потешном полку про золото прознал, умника нашего себе забрал. Ромеям меня только оставил. Чтоб, значит, сначала со своими делами разобраться, а уж потом за поиск кладов браться.

С придушенными проклятиями Хват еле-еле поднялся на колени, подышал, будто глотание воздуха лежа и сидя для него являло разительную разницу.

– Тумана в дом войта утащили. Не знаю уж, что он смог там нагородить, чтобы они не догадались, насколько я их нагрел. Это же он у нас, ядрена вошь, премудрый филин, грамоты читает. Я вот, например, ничего придумать не смог. Ладно, хоть ты со своим колдуном вовремя подоспел.

Варяг еще раз осмотрелся, хотел встать на ноги, оперся на руки, поднатужился, но потом чего-то передумал и принялся расстегивать ремешки панциря случившегося к нему ближе всех мертвяка. На то, насколько подходящ размер лат, он, в отличие от сапог, похоже, решил махнуть рукой.

– Пока они не начали и ему орла резать, надо успевать, – прокряхтел он. На выжигу, которому абсолютно до задницы жизнь родной матери, когда речь идет о наживе, он сейчас походил меньше всего.

– Да ты сейчас и штаны-то снять не успеешь, ежели срать припрет.

– И обосрусь! – неожиданно вскрикнул варяг. – Хоть сверху донизу все штаны говном набью! Но лучше уж так в дерьме извозиться, чем этак, как ты сейчас меня… Ты думаешь, я и сам не знаю, какая я падаль? Мыслишь, что глаза мне сейчас на это открыл, тыкая в них своим кулачком?!

Насчет того, что он открыл глаза варягу, Тверд бы, пожалуй, поспорил.

– Мне ни один встречный варяг руки не протянет. Из братства меня изгнали давненько и навсегда. Было, знаешь ли, за что. Любой случайно встретивший меня разъезд византийской этерии тут же накинет петлю на шею и вздернет на ближайшем суку. Тут тоже не скажешь, что по какому-то неправедному навету такая ко мне у них любовь. Ни кола, ни двора, накрой его Серая, ни папки, ни мамки. И никогда не было. И хвала двенадцати, что не было! Они, боюсь, тоже от меня не много бы хорошего повидали, есть такое чувство. Понимаешь? Мне нет резона нырять в говно, чтобы понять, что я весь, сверху донизу, состою только из него! Ничего другого во мне нет. И ничего другого, кроме дерьма, я никогда никому не делал.

Тверд смотрел прямо в глаза варяга. Ну, или хотя бы надеясь отыскать их в той мешанине рытвин, которой сейчас являлась морда Хвата.

– Но еще я знаю, что во всем этом сраном мире осталось только два человека, которые согласны терпеть возле себя эту смердячую кучу, – не обращая ни на что внимания, продолжал злобно садить Хват. – И не просто терпеть, а ради нее бросить все. Даже поставить под удар свои, на хрен, жизни! Ты думаешь, я вонючее уворованное золото ценю выше этого?! Да срать я хотел, когда меня убьют и насколько я буду готов или не готов принять железо в брюхо! Все равно пойду – и, лопни мои кишки, сделаю то, что должен!

– Хм. Знаешь, что? Отвяжи-ка ты сей окорок от потолка. Только не вздумай веревки вместе с кожей содрать – он нам еще целым пригодится. Есть у меня мыслишка…

– Да хоть сто. Только ты… это… О том, что здесь сейчас было говорено…

– Что?

– Туману – ни слова.