Пулемет для витязя - Антон Скрипец Страница 27

– Вы кто, поджарь Огонь вашу требуху, такие? – прошипел старшой, меряя Тверда немигающим темным взглядом. Кучерявые его лохмы темными волнами падали на смуглое лицо, и потому на лбу были перехвачены серебряным обручем. Чернявый кинулся на него, на ходу выпрастывая вперед руку с зажатым в ней мечом. Хазарское лезвие в виде лепестка огня, тонкое у рукояти и расходящееся вширь у кончика, рассекло воздух у самой щеки. И сразу же – у другой, а затем едва не вспахало грудь. Тверд был знаком и с такими клинками, и с умельцами, их использующими. Манера их была предсказуема – мечом такой формы удобнее всего рубить. В основном прямыми махами. Все остальные – отвлекающий маневр перед ними. Но одно дело знать, а совсем другое – схватиться. С помощью одних этих ложных махов поганец мог наделать с десяток мелких порезов, и рано или поздно изошедший кровью противник, потеряв в силе, скорости и сноровке, попадался под решающий удар. Вот почему проково корзно сейчас Тверду могло сослужить самую своевременную службу. Особенно если учесть, что о его чудесной непробиваемости хазарин даже не догадывался.

Увернувшись еще от полудюжин махов, тычков и выпадов, Тверд развернулся спиной к столу. Очень невыгодная позиция. Любой ложный удар может лишить равновесия и опрокинуть на лопатки. В мгновение ока понял это и хазарин. Наподдав ногой по случившейся поблизости скамье, он бросил ее прямо под ноги Тверда. Тому ничего не оставалось, как подпрыгнуть – и шлепнуться задницей на стол в попытке увернуться. Опытный мечник только того и ждал. Свистнувший по короткой, но от того не менее смертоносной дуге, железное жало должно было разрубить плечо вместе с рукой и плащом, которыми в бесполезном порыве попытался заслониться лазутчик.

Хазарин уже заранее почувствовал, как его клинок крушит кость и плоть, и изготовился даже нанести следом решающий удар, но… Меч ни с того, ни с сего предательски лязгнул о ткань черной накидки, прошелся по ней по касательной, словно это был настоящий щит, а в следующее мгновение был запутан этим самым плащом. На воинском инстинкте хазарин дернул клинок на себя, освобождая из нежданной западни. И отвлекся на это совершенно напрасно. Воспользовавшись мгновенным его замешательством, Тверд свободной рукой коротко приложился по виску татя. Остекленевшие глаза дали ему понять – попал как надо. Но свалиться не дал, цапнув за край кольчужной рубахи и опустив со всей дури свой лоб на смуглую переносицу. Лишь после этого позволил обмякшему телу сползти под стол, походя сорвав с его башки серебряный обруч.

– Эт правильно, – донесся одобрительный сип сзади. – Только вряд ли побрякушка эта – единственное богатство гада. Надо бы еще пошарить. Меня снять всегда успеется.

Поначалу Тверд даже удивился, чего это варяг так спокоен. Но, повернувшись к нему, а заодно и к полю боя, понял – почему. Все стражники валялись на полу. Не шевелился никто. А Прока в доме вообще не было.

Впрочем, вернулся он тут же, неслышной тенью скользнув из темени сеней с драгоценными своими сумками, перекинутыми через плечо.

– Снаружи тихо, – глухо обронил он. – Но не дурно было б шевелиться. Скоро смена стражи, и недостающих караульных могут хватиться.

– Какого хрена тут у вас творится? – вставил свои три медяка Хват, которого никто так и не торопился освобождать.

– Что тут творится у нас?! – тут же забыв о рукотворных гильдийских чудесах, напустился на него Тверд. – Ты спрашиваешь, что у нас творится?! Представь себе, примерно такой же вопрос мне отчего-то хочется задать тебе!

– То, что брызжешь на меня слюнями, это, конечно, хорошо. А моей изукрашенной роже от такого фонтана так даже приятно. Но я бы все-таки твоим соплям предпочел водичку.

За спиной Хвата что-то глухо металлически кашлянуло. И варяг кулем бухнулся на пол.

Веревки на его руках, державшие его до сих пор на весу, были чем-то аккуратно срезаны. Но вовсе не так, как это сделал бы честный клинок. Тверд резко обернулся. Прок сжимал в ладони ту самую продолговатую железку. Которая, видать, оказалась каким-то карманным самострелом.

– Так и думал, что колдун, – простонал с пола Хват. – Я так и знал. Все правильно. А как бы он иначе смог меня в Полоцке с ног свалить? Два раза.

* * *

– Здесь расходимся. Плащ – верни.

При этих словах смуглый противник Тверда, которого подвесили под потолок, как давеча Хвата, впервые проявил к беседе интерес, цепким взглядом ухватившись за черное корзно.

– Не давай, – глухо просипел Хват. – Ему-то что? Он сейчас своим колдовством струги все потопит, а на последнем оставшемся уплывет. Делов-то. А нам еще бошки под клинки подставлять.

– Если, конечно, никто меня перед сварой не бросит умирать, – проворчал в ответ Тверд.

Хват недовольно засопел, отвернулся и сплюнул на пол кровавый сгусток. Тверд, скользнув равнодушным взглядом по этой брутальной сцене, тихо щелкнул мудреным замком плаща. А когда за новгородцем захлопнулась дверь, кентарх еще какое-то время смотрел на нее так, словно мог прозреть сквозь толстые ее доски.

Хват же продолжил деловито сновать меж бездыханными телами. Около одного сел на задницу, придирчиво осмотрел сапоги, приложил к подошве голую свою ступню, удовлетворенно кивнул и принялся стягивать обувку с тела. Тверд какое-то время пялился на варяга пустым взором так, как только что смотрел на дверь – будто бы сквозь него. Натянув наконец оба сапога, Хват бегло огляделся, будто купчина, выискивающий на торгу лучший товар. И только тогда заметил, как недобро поглядывает на него кентарх.

– Что? Этому мертвяку обувка все равно уже вряд ли пригодится. А она как раз по моей лапе…

Концовка фразы захлебнулась в мокром хряске, с которым сапог Тверда прилетел ему точнехонько в лицо. Хвата опрокинуло на спину, из разбитого уже в который раз носа вновь обильно хлынула кровь.

Их пленник со своей виселицы тут же отозвался довольным кудахтаньем, которое, должно быть, в теперешнем его положении обозначало смех.

Впрочем, не похоже было, что варяг хоть сколько-нибудь обиделся.

– Сказал бы просто, что самому эти сапоги глянулись, – с кряхтеньем приподнимаясь с пола и утирая рукой хлещущую кровь, проворчал он. – Что я, не отдал бы?

С животным рыком Тверд кинулся на варяга, схватил за горло и глухо шмякнул головой об пол, навалившись сверху всем весом. Из перехваченной железными пальцами гортани Хвата вырвался беспомощный задыхающийся сип. Но брыкаться, сопротивляться и вырываться он даже не пробовал.

– С Лемеха ты, крыса, тоже сапоги стянул? Или что другое, может, тебе глянулось?

Ничем, кроме задыхающегося хрипа, ответить на этот вопрос варяг не смог. Зато болтающийся под потолком полонянин сопел и кряхтел, выражая явное удовольствие от увиденного.

– Мне давным-давно поперек горла твои закидоны. Но я терпел. Все терпел! Потому что ты, паскудник, – соратник, боевой побратим, не раз прикрывавший меня собой. И даже когда нам из-за тебя бежать пришлось из Царьграда – все равно терпел. Думал, одного мы помола мука, оба русичи. И тогда терпел, когда ты от нас с Туманом, тоже рискнувшим ради тебя жизнью, золотишко свое уворованное припрятать решил. Хват, думали, есть Хват. Чего с него взять? Зато свой. И как ты мыслишь, что я подумал, когда понял, что на пороге смерти наш побратим, привыкший, видать, что ему все сходит с рук, нас предал, бросил и оставил дохнуть под мечами? Не догадываешься?! – выкрикнул Тверд почти в самое лицо варяга, которое от удушья уже начинало наливаться дурной темной кровью. – А подумал я: хорошо Хвату, и при золотишке своем милом остался, и от двух ненужных ртов как-то само собой избавиться удалось!