Дикий порт - Олег Серегин Страница 28

— Ифе, — тихо позвал Лакки.

— Джек! — вскрикнула она, обернувшись, и вскочила. Рвалась медичка не к сержанту, разумеется, а к капитану; Лэнгсон свалил того на ближайшую койку и сухо сказал:

— Всё.

Айфиджениа подлетела и резко прижала пальцы к шее Карреру, ловя пульс.

— Сердце не выдержало, — рискнул предположить Лакки. Она отмахнулась свободной рукой, не глядя.

Джек вздохнул. Сказал негромко, без малейшей иронии: «Requiem aeternam dona eis, Domine». Ифе яростно на него воззрилась.

— Раздень его, — приказала. — Быстро. Сейчас я реанимашку заведу! — тут же побежала заводить. Лакки проводил её тоскливым взглядом. Руки у медички дрожали, стеклянная дверь лекарственного шкафчика зазвенела, когда она сунулась его отпирать; звук вплёлся в глухой гул реанимационного комплекса, тестирующего себя самое.

— Et lux perpetua luceat eis, — задумчиво продолжал Джек, глядя на Айфиджению. — Et ad te omnis caro veniet…

— Сейчас! — сообщила Ифе, щёлкая ногтем по игле шприца. — Я его вытащу!

И кинулась к мертвецу.

Лэнгсон поймал её за лацканы и притянул к себе.

— Нахрен его! — ласково сказал он Птице, глядя сверху вниз в бледное личико. — Нас вытаскивай, дура!

Она разок трепыхнулась в его руках, и замерла.

— Что?

— Ходовая нае… — Джек смолк, поправился и продолжал уже с оглядкой на птицын разум, — двигатели отказали у нас, майор Никас. И смотрим мы носом в «большую свиту», а там «Йиррма Ш’райра», там «Рхая М’йардре», там чёрт с рогами. И «Шторм» нас кинул. Нас часа через три достанут. Может, расстреляют, а может, и руками зарежут. Для своего удовольствия.

Ифе замерла. Распахнула и без того большие глаза до неправдоподобной, кукольной ширины.

И повисла на Лакки.

Уцепилась за него так, словно он был единственным спасением. Джек облизнул губы: неприятно, унизительно было понимать, что в действительности точно наоборот.

— Ну… чего… — промямлил он и торопливо подытожил, — беда, в общем.

Птица всхлипнула — беспомощно, жалко.

Джек растерялся. Он честно старался рассказать как можно короче и спокойней, так, как представлял себе сухое изложение информации. Виделось: вот Айфиджениа часто заморгает, она всегда так делает, когда на неё находит решимость. Закусит губу и пойдёт в свой закуток за гитарой. А вернётся уже — Чёрной Птицей, кого не стыдно бояться даже самому Лакки.

Но Птица прижималась к нему, запрокинув голову и открыв рот, растрёпанная, бледная, с покрасневшим глазом, несчастная и беззащитная.

Безмолвная.

«Да что же делать с тобой?!»

В рубке Маунг Кхин провёл по лицу ладонью. Повторил изречение Гаутамы, и оно рассыпалось в его мыслях ледяной солью.

«Смотрит…»

«…царь смерти».

Алек Морески, принявший командование кораблём, сощуренными глазами изучал трёхмерную карту, которая устаревала с каждой секундой. Судя по данным последнего сканирования, рритские корабли не собирались вести огонь. Хищники по происхождению, ррит любили живую охоту. «Миннесота» была добычей забавной и лёгкой. Их возьмут на абордаж и убьют руками.

Патрик О’Доннелл развалился в кресле, заложив руки за голову.

Несмотря на очевидность будущего, все трое ощущали безмятежный покой.

Джек стоял столбом и пытался сообразить, что сделать с Птицей. Что вообще делать, когда нельзя приказывать и пугать, и глумиться нельзя, и сальность какую-нибудь вякнуть для смеха, и за шкирку взять-потрясти нельзя… только — успокаивать, уговаривать, просить.

Он погладил женщину по голове, и Ифе ткнулась лицом ему в грудь. К мучительной нежности примешивалось другое, странноватое чувство; словно бы чужое, но идущее изнутри: «Я — сила. Я сталь, свирепость и свет, энергия Ян; я мужчина, способный убить. Направляй же, приказывай, распоряжайся; как вручить тебе мощь, не причинив вреда?»

Лакки медленно опустился на колени, по-прежнему обнимая Айфиджению. Наклонил голову к плечу, глянул снизу в полускрытое рассыпавшимися волосами личико. «Когда я умру, — подумал он медленно и отчётливо, словно произнося вслух, — Птица унесёт мою душу себе в гнездо. На самую высокую ветку, высоко над миром. Где ветер».

Ифе сглотнула. Он видел, как чуть дрогнули, шевельнулись нежные связки, хрящики серебряного горла. Пусть всякий нож затупится о него. «Унеси нас, Птица».

Холодные пальцы коснулись его щёк. Провели по долинам между шрамами, взъерошили серые волосы, от висков огладили книзу… Джек бережно взял Ифе за руки и, закрыв глаза, начал целовать, отогревая дыханием — пальцы, ладони, синие жилки на изнанке запястий, маленькие птичьи косточки. Ледышка моя, зимний соловушка…

— Помоги нам, — сказал он, — всем. Пожалуйста.

Под его губами её пальцы дрогнули и напряглись. Лакки, не размыкая век, потянулся к Айфиджении.

— Ну я-то… — задыхаясь от слез, прошептала она, — я-то что? могу…

«Да».

…отлегло от сердца, и стало, наконец, можно открыть глаза и заглянуть ей в лицо.

— А ты песню спой, — сказал Джек, — как ты умеешь, — и ободряюще улыбнулся.

Птица моргнула. Отстранилась.

— Спою.

— Я тебе нужен? — шёпотом спросил Лакки, прекрасно зная ответ.

— Нет, Джек.

Лэнгсон подавил вздох. Он всё ещё сидел на полу, на подогнутых коленях. Чёрная Птица стояла перед ним. Тонкие пальцы держали гитару за гриф, как за ошейник держат опасную, но ручную тварь.

Полуопущены ресницы, нежные по-детски губы сомкнуты. Она не более чем воплощение стихии. И как стихия, ужасающа и светла.

— Ну, я пошёл, — буркнул Джек, поднимаясь. Невыносимо хотелось остаться и сидеть истуканом, глядя на неё, слушая её, ощущая…

Птица молча кивнула.

Проводив Джека, Айфиджениа уселась на койку, подальше от тела Карреру, и пристроила инструмент на колени.

Она плохо играла. У неё были слишком маленькие и слабые для гитаристки руки; роскошь удара, буйный ритм под компанейскую песню, многоголосное сплетение переливов — не для неё. Только простые аккорды, мелодии, короткие арпеджио… Она и петь-то не умела толком, Чёрная Птица Ифе, тихоголосая, с коротким дыханием. Это неважно. Она могла бы сидеть и молчать, и всё. Петь казалось удобнее, потому что впервые у неё получилось, когда она пела.

Айфиджениа потрогала струны. Только потрогала, ничего больше; нейлоновые, слабого натяжения, единственные, на которых она могла играть…

Не единственные.

…эти струны, они светятся холодным цветным огнём, как химический факел. Их много. Их страшно трогать: они всегда разные, и тянутся неизвестно куда. Зажать в ладони и потянуть — могут поддаться, могут разрезать тебя на части. Сыграть на них, услышать звук и изменить неслышимую гармонию…