Живи! - Владимир Данихнов Страница 28

— Что вам нужно?! — повторяю громче.

— Нет-нет, не думай, денег мне от тебя не надо. Просто зашел засвидетельствовать свое почтение, — кривляясь, отвечает Радек и отходит к двери. — Всего-то. И на город посмотреть, конечно, дом свой навестить, друзей. Рассказать им кое-чего… и не только им. — Он замирает в дверях, бегающим взглядом окидывает меня с ног до головы.

— Уже уходите? — На меня накатывает облегчение. Я ведь мысленно готовился к схватке, которая, возможно, закончилась бы смертью одного из нас. У страха глаза велики. Впрочем, чего уж страшнее? Радек откуда-то выяснил, что я — целитель.

— Да мне и сейчас с тобой встречаться не следовало. — Он презрительно сплевывает на пол. — Но уж больно велико было искушение посмотреть на твою испуганную рожу — и, надо сказать, ты меня не разочаровал. До скорой встречи, целитель Влад Рост.

Радек, по-людоедски осклабившись, отвешивает мне шутовской поклон и, поддерживая рукой панаму, шагает за порог. Я понимаю, что всё это время непроизвольно сдерживал дыхание и, с присвистом выдохнув, жадно ловлю ртом драгоценный кислород. В груди колет, и я хватаюсь правой рукой за сердце, уговаривая его успокоиться.

Ирка уже дома, здесь же и Лютич. Они сидят за столом на кухне и, мило беседуя, хлебают деревянными ложками ароматный мясной суп из глубоких мисок. Ирка беззаботно щебечет. Лютич, слушает и, подмигивая ей, вставляет: «А то!» или «Ай, р-родная, ты ври да не завирайся», а потом опять умолкает.

Явление запыхавшегося растрепанного доктора, в костюме с застегнутыми наперекосяк пуговицами, да вдобавок позабывшего в кабинете свой чемоданчик, они воспринимают сначала с улыбками, а после — с тревогой. Лютич остолбенело таращится на меня. Ирка вскакивает и, подбежав, хватает за плечи, как бы поддерживая, хотя я вроде не шатаюсь.

— Что с тобой? Ты пьян? — Она принюхивается и машет ладонью перед лицом. — Ф-фу! Нажрался.

— Всего стаканчик настойки днем, и та уже выветрилась, — отвечаю хрипло. — А вообще да, вечером еще стакан выпил залпом, но это надо было, иначе б у меня инфаркт случился. Ирка… нам убегать надо! Отсюда, из Лайф-сити!

— Что случилось? Зачем? Не желаю! Не хочешь жениться, так и скажи!

— Да при чем тут женитьба?! — не выдержав, рявкаю я. — Какие, к дьяволу, могут быть разговоры о женитьбе?! Меня рассекретили, Иринка! Здесь Радек, и скоро все в городе будут знать, что я… что мы… — С опаской кошусь на Лютича, он улыбается, скромно ковыряя пальцем в столешнице. Что ж это получается, ему всё нипочем? Нет, он просто спокойный, чертовски спокойный… и он — мой друг, он, как и Ирка, знает, что я — целитель, и это не внушает ему страха.

А вот Ирка неспокойна. Она мечется по квартире, как маленький метеор, вытряхивает вещи из шкафа, хватается за сумки. Я, по мере сил, помогаю. Лютич невозмутимо наблюдает за суетой. Ирка, остановившись посреди комнаты, поднимает на него глаза, словно впервые заметив.

— Лютича тоже с собой возьмем.

— Добр-рая Ирочка, р-родная моя, ты же знаешь, что это необязательно, — с усмешкой отвечает Лютич.

— Как это необязательно?! — горячится Иринка. — Да тебя же прикончат на месте, если мы с Владом уйдем! Даже если не узнают, что Влад — целитель, всё равно прикончат. Потому что никто тебя терпеть не может, ни мусульмане, ни христиане. Для них ты палач, бездушная сволочь, атеист, который плюет на обе религии! Да если б ты идолопоклонником поганым притворялся, и то лучше, хоть какая-то, но вера!

Лютич дергает уголком рта, на губах стынет язвительная улыбка.

— Как это меня никто не любит? Мне даже в футбол играть разрешают. Потому что я лучший вратарь в гор-роде. Доктор Рост видел, как я играю, пр-равильно, доктор Рост?

Судорожно киваю. «Лучший палач в гор-роде» — слышится мне. Лютич, внезапно посерьезнев, берет Ирку за плечи и веско роняет:

— Я за тележкой, а вы поскорее убирайтесь из дома. Пойдем укромной тропой, ты знаешь, Ирка, о чем я толкую. Встречаемся на том самом месте, у двуствольной березы через двадцать минут.

— На том самом? — убито переспрашивает Иринка. Видно, что она едва сдерживается, чтобы не расплакаться, она строит из себя взрослую, но в душе ребенок. И этот ребенок уже привык к Лайф-сити, привык к безбедному существованию; быть может, у нее есть парень, с которым она пока еще неумело целуется вечерами, набираясь опыта, чтобы потом не ударить передо мной в грязь лицом… И вот, ни с того ни с сего, жизнь ее рушится, разлетается осколками. Ее ждет путешествие, которого она хочет только на словах; на деле же Ирка давно прикипела и сердцем, и душой к этому странному городку, построенному на деревьях, как сказочные чертоги эльфов.

— На том самом. Через двадцать, — повторяет Лютич и, скрываясь за дверью, добавляет: — У вас десять минут на сборы.

Он уходит. Мы, как угорелые, носимся по комнате, хватая самые необходимые вещи. Дневник! — осеняет меня. Он остался в медицинском чемоданчике, позабытом в кабинете. Черт подери!

Загораются оранжевые фонари. Синие сумерки растворяются в разлившейся чернильным пятном темноте, а повелитель небес протыкает острой рапирой небесный свод, зажигая дырочки-звезды. Напуганная Ирка торопит меня: быстрее! быстрее! быстрее! Я шарю по кабинету в поисках чемоданчика; тускло мерцают свечи у алого знака: полумесяц и крест, христианство и ислам. Одетая по-походному, с волосами, подвязанными широкой лентой, Ирка стоит в дверях — темный силуэт с желто-охристым контуром на фоне подсвеченной фонарями черноты — и просит меня поторопиться. Откуда-то доносится монотонный звук, будто железо ударяется о железо. Звук далекий, но неуловимо тревожный, к нему примешиваются чьи-то голоса, пока еще тихие, невнятные. Всё происходит как во сне, мне кажется, что я передвигаюсь в киселе: движения слишком медленные, расплывчатые. Где, где, земля его упокой, медицинский чемоданчик?!

Натыкаюсь на чемоданчик совершенно случайно — ногой я задвинул его в темный угол. Присев на корточки, открываю защелки. Роюсь, звякая пузырьками с таблетками, — тетрадь наблюдений на месте. Вытаскиваю ее и, прижав к груди, отбрасываю медицинский чемоданчик в сторону. Дневник еще пригодится, надо будет обстоятельно изучить его, может, расшифрую бред и невнятицу последних записей. Прячу тетрадь в рюкзак с одеждой и припасами, закидываю его на плечо.

— Влад! Скорее, ради бога!

Выбегаю на площадку. Поток огней лавой катится нам навстречу сразу по нескольким мосткам. Огни такие яркие, что глазам становится больно, и я непроизвольно моргаю. Звук, который я слышал, находясь в кабинете, издают кастрюли, половники и миски — люди бьют ими друг о дружку. Меня с Иркой загоняют, как диких зверей. Кто-то уже заметил нас и, надрываясь, горланит:

— Вот они! Держи-и-и!.. — Голос громкий, уверенный и до жути знакомый. Я обмираю… неужели это голос Алекса? Всё повторяется, как и тогда, на семидесятом километре. Но нет, я ошибся, кричит плотник Радек, он надеется отомстить за отрубленную руку сына.