Как я был пособием - Петр Ингвин Страница 28

Тягучее давление внизу живота выпихнуло из убежища в ночь. Уже из охватившего мрака я заметил, как вслед за мной поднялся еще кто-то. Понятно, та же ерундистика, по-научному – физиология. Долго в холодной воде сидели. Теперь набегаемся.

Чтобы не смущать «коллегу», пришлось отойти подальше. Я тщательно полил деревце. Первый же шаг обратно столкнул меня с подкараулившей ученицей.

Глаза-бусинки как у мышки. Жгучий взгляд. За впалыми щеками прячутся две нити мелких зубчиков, похожих на клыки неутоленной молодой вампирши. Крупный лоб выставлен чуть вперед, напоминая обиженного теленка, только хилого и тощенького.

– Ефросинья? – узнал я. – Ты за мной следила?

– Хочу поговорить.

Прикрывавшаяся, несмотря на тьму, руками, она нервно ждала ответа, словно от него зависела жизнь.

Я присел на корточки, сложив руки пониже живота, и кивком указал на место рядом. Опершись о землю, худенькая царевна опустилась на крепко сведенные колени, ее ступни поочередно вытянулись пальчиками назад, и весь вес переместился на выставившиеся кверху пятки. Даже проминаться было нечему. Тем не менее, тщедушное тельце гордо выпрямилось. Свободно ниспадающие каштановые с рыжиной локоны, во тьме просто черные, занавесили грудку.

– В нашей семье есть тайна.

Интригующее начало.

– Если тайна, то, может, не надо?

Ефросинья помотала головой. Завеса волос колыхнулась, но взгляд цепко держался меня:

– Ты же из-за горы?

– Ну…

– Мой дед тоже оттуда.

Холодная капля пробежала по позвоночнику.

– Он жив? – с мерзейшей надеждой на нехорошее поинтересовался я.

– Конечно.

Душевный озноб усилился.

– И что у вас в семье говорят о долине и ее людях?

Ефросинья скривила губки.

– Ничего. Никогда ничего не рассказывали, даже требовали молчать о самом факте. А дед такой красивый. Самый сильный. Таких мужчин я больше не видела.

Мечтательный вздох унесся в небо.

– Расскажи, как вы там жили, – попросила Ефросинья.

– Ну… жили. Рыбу ели.

– Это что?

– Еда. Вкусная. Из большой воды добывается.

– Ух ты! А свадьба во сколько зим?

Я опустил голову.

– Очень рано.

– Я уже могла бы?

Сколько ей – лет пятнадцать-шестнадцать или так выглядит из-за худобы? Маленького роста, не по годам серьезная. Белокожее тело недоразвито до стороннего осознания владелицы как объекта искушения, но худые бедра и узкий таз – не повод для хозяйки не воспринимать себя как равную взрослым особь. Перед глазами пролетели Люся, Миледа, Верана, Тирана…

– Думаю, да. Как раз в твоем возрасте делается выбор.

– Что за выбор? – насторожилась ночная собеседница.

– Уходить ли во взрослую жизнь.

– Решают сами?! Круто! А мальчики?

– Тоже. Решают для себя, что уже взрослые, что готовы осуществлять права и нести обязанности. Они проходят определенное испытание, и – вперед.

– У девочек тоже испытание?

Я замешкался. Не рассказывать же о праве первой ночи у старого хрыча. С трудом, но придумалось, как не соврать ни в одном слове:

– Им нужно определенное время отслужить во дворце.

– Где?

– В башне, – поправился я с учетом местных реалий. – В самой главной.

– В крепости?

– Точно, в крепости, но крепость в горах построена иначе, она расположена внутри одной из гор. Как только придут новенькие желающие повзрослеть – можно выбирать мужей.

– Сколько мужей у вас разрешено?

Наверное, не стоит сообщать всю правду.

– Здешняя система мне нравится чуть больше.

– А в невестории вас учат?

– Нет. Все своим умом. На своих ошибках.

– Как думаешь… – Ефросинья замялась, – мы с тобой не родственники?

Не проясняет ли эта плюгавая пигалица насчет невесторства? А если взять и набиться в родню, сказав, что да, возможно? Помогу ли своей легенде?

Глупость. Выдам и себя, и нормально прожившего жизнь деда, сбежавшего из каменного века.

– Вряд ли, – уверенно заявил я. – Из моей родни никто к вам раньше не попадал.

– Отлично, – царевна воодушевилась. – Сейчас ты командир, а я подчиненная…

Многозначительное заявление, подумал я.

– …но так будет не всегда. Потом ты станешь обычным войником и, в конце, возможно, принцем Тамариным. Или не станешь. А я, – вскинулась гордая головка, – в любом случае буду цариссой. Я единственная дочь.

– Угу, – внес я свою лепту в беседу.

И поглядел по сторонам. Не люблю разговоров один на один. Если его затеяли – значит, чего-то хотят. Если затеял не я – значит, чего-то нужного не мне.

Хрупкая царевна встряхнула головкой:

– Да что же такое. У меня ощущение, что я тебя сто лет знаю.

Я вздрогнул. Но ниточку не потянули дальше, вернувшись в главное русло:

– Моя мама, царисса Анисья, очень красивая. Я вырасту, буду такой же. Не смотри, что сейчас я мелкая, хиленькая и вроде незначительная. Ты крутишься с Варварой и похожими на нее, но кроме них есть другие.

Я понял, куда клонят.

– Ты, например.

– Да, – кивнула Ефросинья. – Хочешь меня поцеловать?

Ее ладони опустились рядом с собой на землю, лицо подалось вперед.

– Прости, но это невозможно.

– Почему невозможно?! Во время игры ты целовался со всеми!

– Игры! – выделил я.

– Представь, что сейчас тоже игра.

– Но ведь не игра?

– Всё в жизни игра.

Не ожидалось такого от малявки.

– Не всё.

Она согласилась:

– Не всё. Но это – игра. Моя игра, понимаешь?

– Прекрасно понимаю.

– Подыграешь?

– Нет.

– Что я могу сделать, чтобы ты включился в мою игру?

– Подрасти и поумнеть.

Существует ли на свете человек, который согласится, что завтра станет умнее сегодняшнего? А послезавтра – умнее, чем завтра, то есть будущего «вчера»? Логический вывод из получившейся последовательности: именно сейчас ты полный нуль и ничтожество. Кто такое примет?