Гнев - Айван Зорн Страница 27

Амико стояла перед дверью, дверь была дубовая, основательная. В поисках звонка она приметила справа старинную печать на камне: перекрещенные ключи. Над ними шла надпись, но в темноте прочесть ее было затруднительно. Амико хотела посветить, и в эту секунду дверь вдруг распахнулась.

– И кого же принесла нелегкая?

Перед ней стоял мужчина лет тридцати, может, немного старше, со стаканом виски в руке. Он был в брюках и рубашке, поверх которых – распахнутый атласный халат, по старой англосаксонской моде. Свободной рукой он оперся о косяк двери и смотрел на нее вопросительно.

Амико считала себя достаточно бесчувственной к привлекательной внешности, но Гай Сентаво – а это был именно он – неожиданно ей понравился. Тут не правильность черт или их аристократичность, хотя этого тоже нельзя было отрицать. В его облике была летучая субстанция очарования. В небрежной позе, в выражении лица, в манере держаться было завораживающее сочетание жестокости и нежности.

– Я – дата-детектив, от господина Сэ.

Он нахмурился, потер лоб.

– Ждал вас завтра. Ну что же, проходите, – и отступил из проема, давая ей пройти. – Это весь ваш багаж? Это что – лыжи? – поинтересовался он, глядя, как она снимает узкий длинный кофр с плеча и ставит у стены в холле.

– Личные вещи. Холодное оружие, – кивнула Амико.

– А, оружие… Это я люблю.

Продолжая стоять на пороге, он достал пистолет из кармана халата и, прищурившись, пальнул пару раз куда-то в темноту. Немного подождал, прислушиваясь. Где-то хлопнуло окно, и женский голос прокричал хриплые ругательства. Гай пробормотал с ненавистью:

– Адовы твари!

Вздохнул, отступил в дом и плотно закрыл тяжелые двери, навалившись на них всем телом, несколько раз повернул ключ в замке и задвинул засов.

Амико не стала комментировать пальбу: в конце концов, каждый расслабляется по-своему. Она осмотрелась. Это была гостиная, прямо перед ней на противоположной стороне царил огромный, из серого мрамора, камин. Амико показалось, что она с легкостью могла бы в него войти – так он был велик. На каминной полке помимо каких-то ваз и безделушек стояла и большая раскрашенная фигурка Иисуса. Внутри, видимо, был электронный механизм, и Иисус время от времени наклонялся и поглаживал овечку у его ног, которая положила туповатую сонную мордочку на подсвечник с нетронутой свечой.

Вся гостиная – обивка, обои, мебель – светилась мятно-ментоловым. На ментоловом фоне со стен и диванных подушек на Амико смотрели нарисованные и вышитые мопсы. С потолка чуть ли не до пола свисала хрустальная, в несколько ярусов, люстра. В камине пылал огонь, а на кресле рядом спал настоящий мопс.

Амико показалось, что она попала в прошлое, лет на 100 назад: ей не встретилось ни одной машины с автопилотом, на паспортном контроле нет сканеров, этот дом, как из учебника по истории, был битком набит бессмысленным декором, на двери нет электронного замка – во всем тут, похоже, не было и толики ее понятного нью-йоркского мира.

– Вы, я надеюсь, не голодны? Прислуга уже ушла, – услышала она за спиной.

– Нет, не то чтобы. Но я бы выпила.

– Чай? Кофе? Что-то крепче?

Он чуть поднял руку со стаканом.

– Давайте то же, что и вы.

– Как добрались? – сказал он без интереса, звякнув графином с виски.

– Что значит «будем желтые»? – спросила в ответ Амико.

– А, – кивнул Гай, – пообщались с кем-то из местных. Будем желты – значит, все мы, так или иначе, умрем, то есть станем желтыми, как покойники.

– Все здешние – фаталисты? – снова спросила Амико, принимая из рук Гая стакан с виски.

Гай с удивлением поднял бровь.

– Первое впечатление? Быстро вы. Скажем так: каждый таротец одновременно и убийца, и жертва, и соучастник, и это длится много сотен лет. Поневоле привыкаешь, что от тебя ничего не зависит.

– А ваша мать?

– Моя мать на четверть таротка. Видимо, поэтому ее фатализм своеобразен и распространяется только на других.

Гай согнал мопса с кресла и, махнув в направлении другого кресла рукой, сел. Мопс встал напротив Гая и неожиданно тоненько, визгливо залаял. Гай посмотрел на него с отвращением.

– Merde! Проваливай, сегодня не твой день.

Собачонка и в самом деле вдруг умолкла и затопала своими кривыми лапками прочь.

Амико села в кресло, и некоторое время они молча смотрели на огонь.

– А ваш фатализм какой?

– Я нахожусь на плато экзистенциального кризиса, ну или на дне, отсюда плохо видно. Сперва нужно хотя бы вылезти из семейного склепа, чтобы понять, какие у тебя отношения с фатализмом.

Амико промолчала.

– Он согласен с суммой? – спросил Гай.

– Да, только выберите способ оплаты. Надеюсь, вы не ценитель старого доброго кэша. – Она кивнула на обстановку дома. – С этим будут сложности. Из-за веса.

– Блокчейн подойдет. Но как только вы получите книгу… Вы гарантируете оплату? Он вам доверяет?

– Он никому не доверяет. Но он очень хочет ее получить.

Амико сделала последний глоток: со дна выпитого стакана на нее пустыми глазами смотрела голова Медузы Горгоны, вдавленная в хрустале.

Эльсинор: привидения, которых мы уже видели

Поместье находилось на юге от Тарота и называлось в честь шекспировской пьесы: Эльсинор. Это был мало кому понятный выбор. А между тем мысль Долорес была проста: Шекспир был удачливым бизнесменом даже в том, что касалось искусства, а она очень ценила деловую хватку. Гай, в свою очередь, видел в этом присущую его семье кровожадность. Ну, а Тамерлану было плевать на нейминг.

Они выехали рано утром. Перед отъездом молча позавтракали в пустой холодной столовой, где каждый час, днем и ночью, били старые бронзовые часы, а из окна была видна площадь Макиавелли. Вернее, завтракал только Гай, который накануне много выпил и теперь пытался избавиться от чувства вины, наворачивая все, что принесла кухарка. Амико пила кофе и смотрела в окно. Гай вчера не рассмотрел ее особо: для него все азиатки были на одно лицо. Но сейчас с изумлением понял, что не может оторвать от нее взгляда. Ее темные, чуть сонные глаза, плотно сжатые губы, вся ее фигура и даже то, как она сейчас пила кофе, было своенравным, отрешенным и абсолютно независимым. Как будто держишь в руках тончайшей работы редкостную шкатулку, но она заперта, и чтобы понять, что внутри, ты можешь только сломать ее. Ему вдруг страшно захотелось увидеть, как Амико улыбается. Он отодвинул тарелку и встал из-за стола, стараясь сбросить это, не пойми откуда взявшееся, наваждение.

После завтрака Гай вывел из гаража лимузин матери, который она просила накануне перегнать в поместье. Положил пистолет в бардачок под равнодушным взглядом Амико.

– Любите пострелять, – обронила она.