Телефонист - Владимир Чернявский Страница 26

– А давай сходим ко мне в лабораторию, – внезапно предложил профессор. – Покажу, чем живет современная наука.

Маркус без энтузиазма пожал плечами. Дубек воспринял это как согласие и встал из-за стола.

– Времени у нас не много. – Он бросил взгляд на вошедшую жену. – Но на экскурсию хватит.

* * *

Улицу затопил летний полуденный зной. Маркус вслед за профессором пересек огромный, как футбольное поле, газон, поросший осокой, и вышел к фасаду старого университетского корпуса. Трехэтажное здание с античным портиком и пузатыми облезлыми колоннами пряталось в дальнем углу кампуса, за стадионом и общежитиями.

В воздухе пахло цветущей травой, на кусте шиповника сердито жужжал шмель. Маркус поправил воротник рубашки, пригладил волосы и зашагал вверх по растрескавшимся ступеням крыльца, глядя на маячащую впереди профессорскую спину. Дубек протянул пропуск курившему у входа усатому вахтеру в синей застиранной спецовке и дернул за ручку массивной дубовой двери.

Лаборатория располагалась в подвале в конце здания. Маркус минут десять пробирался за Дубеком между шкафами и тумбами с книгами, зачехленными приборами, чучелами птиц и колбами с заспиртованными червями и змеями. От пыли хотелось чихать, и Маркус закрыл нос ладонью.

– Эти вечные ремонты, переезды и оптимизации! – брюзжал профессор. – Сначала выселили из главного корпуса, а теперь что, на улицу?

Они добрались до лифта. Дубек вдавил кнопку вызова. Натужно загудел мотор, заскрипела лебедка. Двери с грохотом распахнулись, и Маркус шагнул в полумрак кабины. Лифт спустился в подвал. Маркус следом за профессором пошел по узкому коридору. На белом кафеле стен дрожали блики люминесцентных ламп. Они свернули за угол и остановились у двери с облезлой картонной табличкой: «Лаборатория животного электричества». Дубек громко постучал.

– Добрый день, профессор! – Им открыл парень лет двадцати пяти с бледным прыщавым лицом и прилизанными черными волосами. На нем был мятый белый халат, на ногах – домашние тапочки с помпончиками.

Прыщавого звали Карл. Он числился единственным аспирантом профессора.

Казалось, в лаборатории ни одна вещь не лежит на своем месте. Поперек просторного зала с белеными стенами и полукруглым потолком тянулись ряды верстаков. На них громоздились металлические коробки приборов, названия некоторых Маркус знал из уроков физики, об остальных рассказал профессор. Осциллографы, вольтметры, преобразователи напряжения стояли вперемешку с цилиндрами газовых баллонов, пузатыми вакуумными камерами, неряшливыми мотками проводов, обвивающими раскрученные платы микросхем с ламповыми усилителями. Освещалась лаборатория десятком электрических ламп, и на внешней стене под самым потолком Маркус разглядел пару узких горизонтальных окошек, едва пропускавших солнечный свет. Несмотря на неумолкающий шелест вентиляции, в лаборатории было жарко, воняло канифолью, оплавленным припоем и какой-то химией.

– Хочешь поучаствовать в научном эксперименте? – как бы между прочим спросил Дубек в конце экскурсии.

– Можно… – нерешительно протянул Маркус.

– Отлично! – Профессор потер руки. – Сейчас только проверим настройки. – Он повернулся к ближайшей приборной панели и защелкал тумблерами.

Карл усадил Маркуса в кресло, окруженное толстыми индукционными катушками, и резиновыми присосками прилепил к его рукам и груди десяток проводов.

– Ну что ж… – Дубек осмотрел Маркуса и вернулся к приборной панели. – Готов?

Маркус неуверенно кивнул. Ему все меньше нравилась эта затея.

– Начали! – Профессор лязгнул рубильником.

Первые несколько минут все оставалось по-прежнему, только на одном из приборов поползла бумажная лента, и дрожащее перо принялось выводить ней ломаную чернильную линию.

– Очень хорошо! – Дубек потер щеку и покрутил на панели пару круглых ручек.

Ожили остальные приборы. Стрелки на шкалах задергались, засветились цветные индикаторы.

– Так… Добавим еще мощности, – пробурчал профессор себе под нос и повернул ручки до упора.

Пол под ногами мелко завибрировал. Маркус изо всех сил вцепился в подлокотники. К горлу подступил едкий комок, рубашка намокла от пота и прилипла к спине. Лампы на потолке нервно замигали, зазвенело разбитое стекло. Профессор бросился к приборной панели и ударил по тумблерам.

Лежащие на верстаках бумаги сорвались с места и закружились по комнате. Маркус зажмурился, услышав знакомый гул и пощелкивание, но при этом другой фальшивой тональности.

– Нет! – закричал Маркус, но звук продолжал нарастать с каждой секундой и превратился невыносимый грохот.

Комната исчезла. Маркус оказался посреди грязного облака: сколько ни смотри – вниз, вверх, по сторонам – везде серая липкая вата. Туман начал редеть и быстро рассеялся. Впереди весь обзор занимал гигантский работающий механизм. Его поверхность густо покрывали пятна ржавчины, реле и шестерни двигались рывками, издавая натужный скрежет.

– Выключай! – долетел будто с другой планеты испуганный крик Дубека.

Маркус задергался, как муха в невидимой паутине, зажал уши ладонями и закричал…

Что-то холодное коснулось лица. Маркус вздрогнул и медленно поднял веки. Он лежал на полу, над ним склонились профессор и аспирант.

– Ну наконец-то! – Дубек всплеснул руками и помог Маркусу сесть.

На потолке тускло горела всего одна уцелевшая лампа. На полу валялась бумага и слетевшие с верстаков приборы. Воняло жженой резиной.

Маркус схватил профессора за рукав и потянул на себя.

– Никогда больше так не делайте, – прошептал он, облизнув пересохшие губы.

* * *

В последний день лета хоронили старого доктора – единственного из взрослых, кого интернатские по-настоящему любили. Он относился с участием к каждому, кто появлялся на пороге медпункта, и помогал, чем мог.

Маркус и Андрей шли за гробом, держа в руках искусственные венки. Следом плелась понурая вереница воспитанников и кучка преподавателей – друзей и знакомых покойника. Дети и родственники доктора не приехали, а может, их у него и не было. Моросил мелкий дождик, чувствовалось скорое приближение осени. Похоронный оркестр нестройно тянул заунывную мелодию. Завывали трубы, мерно стучал барабан, звякали медные тарелки.

В последний год доктор совсем иссох, ходил еле-еле, шаркая стоптанными туфлями по линолеуму. Два месяца перед смертью провел в больнице, там и умер. В гробу теперь лежала высохшая мумия, пустая оболочка, совсем не похожая на добродушного старика, мазавшего зеленкой раны Маркуса.

Второй раз в жизни Маркуса умер близкий ему человек. Если гибель родителей превратилась в далекое воспоминание, то сейчас Маркус столкнулся со смертью ощутимо и воочию. Собственными глазами увидел, что происходит, когда «в организме останавливаются все биологические процессы».