Эмбрион. Поединок - Юрий Мори Страница 26

Завывание ветра мешало расслышать речь целиком, да никому из спутников это было и не нужно. Пусть вещает.

– Вот она, Тойда. Село большое, нам туда, влево, – сообщил Садко. Он недовольно поглядывал остаток пути на Ката, помешавшего подстрелить последнего волка, но с претензиями не лез. Соображал, что дело кончится кисло.

Возле дороги, сворачивающей с трассы вглубь села, их проверил еще один патруль. Груздь рассказал им о встреченных волках, показал отрубленный на память хвост – не поленился же, по пояс в снегу прогулялся с ножом до мертвого вожака.

– На митинг, товарищи! Все на митинг! – прервал рассказ пробегавший мимо парень в длинном, не по росту, кожаном плаще, перетянутом портупеей. – Товарищ Шкуратов выступает! Эх, а я опаздываю…

За ним, попрощавшись с патрульными, они и поспешили.

Кат вертел головой, рассматривая дома. Если в Боброве бросалась в глаза разница – вот богато живут, а вот совсем нищета, – то здесь было не так. У некогда крепких кирпичных домиков словно нарочно были то поваленные заборы и частично снятые крыши, а самые бедные на вид халупы, наоборот, щеголяли наспех вставленными, явно не своими пластиковыми окнами. На сером в трещинах шифере – свежие заплатки из листового железа. Словно кто-то специально уравнивал всех жителей в их условиях обитания.

Повсюду пили. Прямо на улице, кто из старых зеленых стаканов, кто из горла. Встреченная компания из четырех мужиков и одной голосистой бабы, укутанной в цветастый платок так, что наружу торчали только руки с бутылью и сморщенная крысиная рожица, никак не отставала, пока Груздь с ними не выпил.

Почти на бегу, но уважил. Оставили в покое.

На митинг, несмотря на несущийся из центра села голос, спешили далеко не все.

– …трехлетка, товарищи, объявленная товарищем Председателем, есть великий план! Основа наших будущих побед, на которой зиждется…

Кат аж вздрогнул. Слово «зиждется» ему было знакомо из книг, но что его можно услышать в живой речи – не ожидал. Впрочем, живой эту речь из набора штампов, лозунгов и многократного повторения слова «товарищ» по разным поводам назвать было сложно.

На попавшемся на глаза лозунге, заботливо выведенном белой краской на длинном красном полотнище и повешенном вдоль двух заборов сразу, кто-то неровно откромсал завершение.

Тряпка понадобилась или от пьяной удали – кто его знает.

– Свобода, равенство, брат… – прочитал Садко. – Эй, это я не тебе, городской! Я помню, что обижаешься.

Ага, вот и добытчик: мертвецки пьяный мужик прорезал в куске материи дыру и напялил себе через голову, на манер пончо. Так и шел в неизвестном направлении, размахивая мясницким ножом и алея зычным лозунгом на груди: «ВО!»

– Не накажут? – тихо спросил Кат у певца, провожая товарища взглядом.

– Да ну! Все, что на улице, здесь общее. Празднует человек…

А митинг тем временем и не думал прекращаться. Сорвав голос, товарищ выступающий что-то просипел на прощание, вскинув кулак над головой. Все действо происходило на самодельном помосте, окруженном толпой человек в сто. За немного косо сколоченной трибуной, над которой развевался флаг коммунаров – алое полотнище с лопатой на фоне колеса, – появился следующий оратор. Толпа взревела – первый, видимо, был городской, по необходимости, а этот из местных. Свой.

Можно потом обнять и самогона вместе жахнуть, до того родной человек.

– Я, товарищи, много говорить не умею! – оглушающе дунув в микрофон – да, обеспечили мероприятие по высшему разряду, – сообщил он. – Как сказал товарищ Шкуратов, ни дня без общественно-полезного труда на благо всех участников объединения свободных тружеников, в котором нет места не только падению морали и бытовому пьянству, но и губительному действию зарубежных происков вероятного противника, рушащего самые основы наших устоев. Ура!

– Пошли ночлег искать, – сказал Кату дружинник. – Это надолго. Потом еще культурная программа…

– А я вот останусь! – встрял Садко. – Автомат мой прихватите, ни к чему он мне здесь. Я им песни спою, революционных лет.

Судя по всему, это у певца получилось, но значительно позже. Кат и дружинник уже доедали ужин из вареной картошки и жареной костистой рыбы, когда через окно донесся голос Садко, сопровождаемый треньканьем его же гитары. Пел и пел, причем после каждой композиции народ вокруг помоста на недалекой отсюда площади ревел что-то одобрительное.

– Нетребовательные у вас товарищи! – сказал Груздь их квартирной хозяйке, бабке неопределенного возраста с хитрой улыбкой на поджатых губах. – У него ж ни слуха, ни голоса, а ведь нравится.

– А чего? Да ничего… – содержательно ответила бабка. – Это вы Мишку-пастуха не слыхали. Тот еще и слов не знает, а ваш-то вон как выводит!

Засыпая возле печи, отчаянно вонявшей сгоревшими коровьими лепешками и пережаренной рыбой, Кат подумал: завтра же начало схваток. А еще не только дойти, но и как-то пробраться на территорию Колизея. Судя по всеобщему разгильдяйству, не самая сложная задача, но народу у Председателя много…

В лоб не пробиться.

– Спи давай, чего ворочаешься! – сонно сказал Груздь. – Садко допоет, припрется. За него не волнуйся.

Где-то за окнами продолжался праздник, из самого чрева которого истошно выл бродячий певец:

– Гайдар шага-а-ет впереди!

– Харчей дали мало, – недовольно сказал Садко. – Вот самогона совали до черта, но все стаканами. Куда мне столько? А менять на еду по темноте неудобно было.

Серое свинцовое небо словно подернулось над головами трещинами, ожесточилось, как пересохшая летом бесплодная земля. Но снега не было, да и дорога, по которой ранним утром укатила в Коммунград машина с аппаратурой и жутко похмельным товарищем Шкуратовым, была чище, чем вчера. Шагай да шагай, пока не покажутся занесенные снегом огороды возле самого городка.

Волков тоже не видно. То ли истребили вчера почти целиком единственную в округе стаю, то ли остальные предпочитали к людям так близко не соваться. Никаких следов неведомого стрелка тоже не обнаружилось. Кат не забивал себе голову, его больше интересовало, как попасть к щиту с оружием, чтобы заявить себя участником.

Он уже дважды говорил с Груздем, да и певец подсказывал, что знал.

– Там, напротив базара, стоит бывший храм. Ну, его отовсюду видно. Зеленые маковки, сам белый. При коммунарах службы там не ведут, они же атеисты и все такое. Вот и придумали: растянули и укрепили забор, не проберешься. Вход только один, через ворота.

– Охрана?

– Не просто охрана. Там два кольца оцепления, дуриком к воротам вообще не подойти. Если претендента ловят до щита, задерживают. Без особого насилия, просто не пускают на Поединок. А если начнешь спорить, ребра пересчитают, это да.

– И как же туда проходят?

Садко почесал лоб.