Метро 2033. Крестовый поход детей - Туллио Аволедо Страница 25

В первые дни Джон отказывался от него. Ведь он всего лишь простой человек. Он не мог и помыслить о том, чтобы творить чудеса.

Услышав это возражение, Монах рассмеялся.

«Это не чудеса. Это всего лишь чуть более глубокий уровень знаний. Человек обладает огромным потенциалом, невероятными способностями, погребенными под пластами забвения, как сокровища в глубине пещеры. В том, чему я собираюсь тебя научить, нет ничего чудесного, ничего сверхъестественного. Эволюция, ставшая для твоего вида символом веры, — странная штука: развить какое-то одно свойство всегда означает отказаться от другого, пожертвовать другими возможностями. Как если бы люди, имея в своем распоряжении тысячи кубиков конструктора, использовали для постройки только десятую их часть. Кто сказал, что с другими кубиками вы не добились бы лучшего результата? Я собираюсь всего лишь показать тебе, где лежат альтернативные кубики, и дать ключик от коробки, в которой они хранятся».

И он это сделал.

На самом деле, многие из вещей, которые кажутся людям колдовством или чудесами, — это всего лишь забытые человечеством естественные способности.

Джон еще помнил, как он удивился, когда обнаружил, что Создания ночи способны видеть, несмотря на отсутствие глаз. Точно такое же удивление испытывали теперь окружающие, замечая, что при явной слепоте он не был слепцом. Теперь ему, преобразившемуся человеку, Создания ночи уже не казались ни монстрами, ни уродами, — это была всего лишь одна из вариаций на тему человеческой расы.

Во время своего путешествия Джон часто думал о христианском понятии прославленного тела — тела после воскресения из мертвых, которое практически обретает способность творить чудеса. Это понятие использовалось Церковью, но Джон почти никогда не задумывался о нем, предпочитая думать о более банальных, но более насущных вещах. Однако теперь идея прославленного тела сама врывалась в сознание и настоятельно требовала рассмотрения.

Джону было жаль Управляющего. Этому мальчику пришлось слишком быстро повзрослеть. Он научился поддерживать существование целой общины, но ценой, которую он за это заплатил, была его собственная жизнь. Люди испытывали к нему уважение.

Но нередко его решения вызывали возмущение среди населения Его работа была очень непростой. Однако он старался выполнять ее как можно лучше. А теперь он умирал. Ему, посвятившему всего себя своему народу, было суждено умереть, так и не оставив детей и даже не познав, каково это — быть любимым.

«Как и мне», — подумал Джон.

«Что я могу для тебя сделать? Как я могу отплатить тебе за то, что ты сделал, и за ту боль, которую сам тебе причиню?»

Наконец он нашел подходящий дар.

Он нашел его, как мы находим забытую на дне сумки мелочь — монетку, засохший лист.

Он встроил в его сознание видение. Оно явится ему в последний миг его жизни и сопроводит туда, где, как надеялся Дэниэлс, находится рай. И даже если по ту сторону ничего нет, Дон хотя бы получит этот дар — иллюзию, но иллюзию, способную облегчить страдания, разрешить от грехов и сказать, что все, что он делал, было правильно, прекрасно, справедливо.

Он умрет счастливым.

Это было все, что священник мог дать ему.

Спокойную смерть.

То, что он получит потом, aeterna Christi munera, вечные дары Христа, ему даст Господь, а не он. Такие большие чудеса были ему неподвластны.

Увидев, что дверь открывается и из нее выходят Вагант и Дэниэлс, Управляющий обрадовался. В это мгновение он уже не думал о том, что его выставили одного из комнаты в темноту и холод.

― Спасибо, что подождал нас, — сказал ему Джон.

― Ты понял, чего он от нас хочет? — спросил нетерпеливым шепотом Управляющий.

― Да, — ответил Вагант.

А потом, не добавив к этому ни слова, зажег свечу и начал спускаться по лестнице.

Позже, в комнате Управляющего, Вагант рассказал о том, что говорил Дэниэлс.

Управляющий слушал его в ошеломлении, молча.

― Но это невозможно! — сказал он в конце концов. — Это чудовищно.

― Мы должны сделать это.

― Почему? Это убьет Город...

Вагант встряхнул головой. Он походил на молодого жеребца, еще не готового к упряжи.

― Есть вещи более важные, чем Город. Знаешь, это как раньше призывали на войну. Ты попросту не мог отказаться. Ты оставлял свою семью, свою работу — все. Ты просто уходил, и баста. И это тоже как война.

― Но это не наша война!

― К сожалению, ты ошибаешься. Я все видел. Дэниэлс показал мне, что произойдет, если мы не поможем ему.

― Да что может быть ужаснее, чем смерть Города?

Вагант знал ответ.

Джон Дэниэлс собирал свои вещи в рюкзак. Теперь он стал еще легче, чем когда Джон пришел сюда. Раньше на обратном пути домой багаж становился тяжелее, чем при отъезде. Теперь все было иначе. Этот новый мир постоянно обдирал тебя как липку. До костей. Он отнимал у тебя мечты и надежды, а взамен не давал тебе почти ничего: глоток воздуха, немного еды, редкие встречи с другими потерянными душами.

Джон сразу заметил ребенка, наблюдавшего за ним из-за портьеры на входе в комнату. Он ощутил его как некое присутствие — не враждебное, любопытное, старающееся не производить шума.

― Можешь войти, — пробормотал он.

Пойманный врасплох ребенок вздрогнул.

― Тебя зовут Микеле, да?

Малыш кивнул, наивно не думая о том, что слепой не способен увидеть это движение.

― Да, но все зовут меня Микой.

У него были очень темные глаза. Даже темнее, чем его волосы.

Джон подумал, что у него должна быть арабская или североафриканская кровь.

― Я тебя уже видел, — сказал он.

Ребенок смущенно кивнул.

― Ты был среди тех, кто спас меня. Этим странным нефизическим разрядом....

Малыш вытаращил глаза. Он не понял, о чем говорит священник.

― Когда вы все взялись за руки, — объяснил Джон.

Ребенок улыбнулся.

― А девочка, похожая на тебя, — это твоя сестра?

― Да.

― Как ее зовут?

― Альбакьяра.

Джон улыбнулся.

― А ты из тех, из кого слова нужно клещами тащить.

Ребенок смотрел на него долгим, странным взглядом.

Потом он спросил:

― А как зовут эту тетю?

Джон посмотрел на него удивленно.

― Ты видишь ее?