Шанс? Жизнь взаймы - Василий Кононюк Страница 25

Город был больше Слуцка, а каменный замок, который еще до Миндовга строить начали, но при нем достроили и значительно подняли внешние стены, даже издали смотрелся впечатляюще. Это было самое грандиозное сооружение, которое я увидел за это время. Перекусив и отдохнув, мы продолжили свой путь и до сумерек успели проскакать еще три перехода.

Совершенно измученный, не ужиная, забылся в тяжелом сне. Мне снился князь Витовт в виде огромного паука, который запутал нас в своей паутине и подбирается к нашим тушкам с целью перекусить. Почему-то он меня выбрал первым – видно, как самого молодого, – а я отчаянно пытаюсь дотянуться до своего сапога, в котором должен быть нож, но не могу. А Витовт уже открыл пасть, показывает свои ужасные клыки и пристраивается к моему нежному горлу…

Проснулся в холодном поту и с сердцем, пытающимся вылезти из груди через мое нежное и пока что целое горло. Отдышавшись, раздумывая, что это все должно значить, начал одеваться и будить остальных. Собравшись в потемках и побудив весь постоялый двор, мы еще затемно выехали за ворота и резвой рысью двинулись в сторону Гродно. Не рассказывая своего сна, чтобы не напугать моих товарищей, решил пункт третий еще раз обдумать, дабы придать ему необратимый характер.

Товарищи и так считали весь этот поход в Гродно ненужной блажью, предлагали сразу поехать из Чернигова в Пинск. Там продать все, что у нас еще было, и поискать ватагу, которую собирают с целью ляхов пощипать. До Волыни от Пинска уже близко, у нас вроде как мир с ляхами, но любителей пограбить это никогда не останавливало.

Еле отговорил, ссылаясь то на святого Илью, то на здравый смысл. С нашей казной надо думать не о том, как ограбить кого-то, а о том, как не дать себя ограбить и монеты домой привезти. На Волынь, конечно, тянуло – агитацию на месте провести, подходы разведать к старому поместью, узнать, как там и что, с какими силами нужно выдвигаться, чтобы нового владельца прищучить, а имение отбить. Но нельзя объять необъятное. Дел полно, и лишние приключения на одно место никому не нужны, тут бы справиться с теми, что сами найдутся.

От Новогродка до Гродно нас дважды останавливали княжеские разъезды и интересовались, кто мы и куда едем. Иван грозно махал у них перед носом одним из двух деревянных тубусов с печатью Дмитрия-Корибута, реквизированных у ляхов, обзывая нас посыльными к князю Витовту, и нас немедленно отпускали дальше. Чувствовалось, что мы въехали на территорию, где с недоверием относятся к гостям, значит, столкновения со сторонниками Ягайла и Скиргайла в этом году уже были, и все готовятся к дальнейшим неприятностям.

Приехав в Гродно, мы первым делом всем караваном двинулись прямо на базар, который проходил на большой площади в Нижнем городе, прямо под холмом, на котором высились частью каменные, частью деревянные сооружения гродненского княжеского замка. Вся плоская треугольная вершина Замкового холма, стоящего одной стороной на правом берегу Немана, а другой на берегу впадающей в Неман речушки Гродненка, была обнесена высокой деревянной стеной с пятью башнями. Частью стены, повернутой к Нижнему городу, служил сам замок. Стороны холма, повернутые к реке, были более крутыми, сторона, повернутая к городу, совсем пологая.

Неубедительная крепость. Недаром ее неоднократно брали приступом. Город оказался меньше, чем я предполагал, но все же чуть больше и Киева и Чернигова. Зато знати и богато одетых людей ходило по базару не в пример больше. Это вселяло надежду, что расторгуемся быстро. По предварительным планам, в понедельник утром мы собирались передать письма и делать ноги.

В какую сторону мы поедем, пока было неясно. По всем расспросам у купцов, с которыми мы не только вели агитработу, ибо это святое, но и расспрашивали всякие мелочи, выходило, что лучше всего вернуться по своим следам. Иван был против – видно, боялся, что в Чернигове мы засветились, как полный месяц, и такой красоты скоро не забудут. В любом случае до Гомеля можно было ехать смело, а там решать, как до Киева добираться.

Мне очень хотелось еще раз наведаться в Бобруйск, докупить двуручных пил для лесорубов. Пока торговался за лучковые, совсем из головы вылетело, что уже этой зимой деревья валить и заготавливать надо, а для этого совсем другие пилы нужны. Дел в селе никаких, рабочей силы навалом, а деревья уже валить можно. После середины февраля лесоповал нужно прекращать.

Устроившись на базаре, развешали на жерди почти весь свой товар, не выставляли только несколько дорогих сабель и кинжалов, доставшихся нам от ляхов, – просто не могли оценить, сколько стоят. Решили придержать, пока не увидим что-то похожее или не найдем грамотного оценщика.

Если в наших краях разнообразие монет было нормой – ходили византийские, крымские, ордынские, новгородские, рязанские монеты, – то здесь доминировал как эталон серебряной монеты пражский грош, монета чуть меньше трех с половиной граммов серебра. Все цены декларировались продавцами в грошах, а потом пересчитывались на деньги покупателя. Двухсотграммовая литовская гривна шла за шестьдесят грошей, золотой талер – за тридцать. Византийский золотой – от десяти до пятнадцати грошей, в зависимости от года выпуска, а серебряные монеты сравнивались в основном по весу. Меди практически не было, она не котировалась. Ее функцию выполняли мелкие серебряные монетки, чешуйки и пьянензы. Они шли по весу, пьянензы – десять за грош, чешуйки – сколько получится.

Простая лошадь типа татарской стоила от десяти грошей и выше, мешок пшеницы можно было купить за шесть-семь пьяненз. Доспехи, которые у нас были – пять от ляхов, киевский панский и один полный татарский доспех, – местный оружейник оценил от двухсот пятидесяти до пятисот грошей каждый, в зависимости от состояния и качества. Мы на первый раз докинули еще по сотне, чтобы было что скинуть, когда начнут торговаться. Как и в Чернигове, по трофейному оружию конкурентов у нас не имелось: после осенней распутицы походов еще не было, а старые трофеи давно проданы.

После базара, довольные торговлей, пошли устраиваться на ночь. За два самых дешевых доспеха получили задаток, завтра должны были донести остальное: ушли со скидкой, по двести пятьдесят, оценены были в триста. Двух коней самых знатных продали из польской десятки, по пятьдесят серебряков, три седла с высокими луками, одежды и оружия тоже поубавилось. До постоялого двора пришлось скакать минут двадцать от базара: те, что были ближе, оказались либо заняты, либо для знати. И хоть деньги у нас были, Иван запретил туда даже заезжать, справедливо ожидая одних неприятностей от таких соседей.

В субботу целый день торговали и узнавали обстановку. Витовта в замке не было, он с какими-то гостями от крестоносцев и ближайшими боярами охотился недалече, но, по слухам, в воскресенье должны были все вернуться в замок. Распорядок дня его тоже был всем известен. В любую погоду, если князь в замке, его день начинался с восходом солнца – тренировками вместе с ближайшей дружиной. Иван был прав – я почему-то считал князей более ленивыми. Но это еще было время, когда князь в первую очередь воин, а потом уже все остальное.

Распродались мы тоже очень хорошо – четыре доспеха продано, за два получили задаток, правда, на каждом пришлось скинуть монет по пятьдесят от оценочной стоимости. Только один из моих, татарский полный доспех, который я на спор выиграл, был как проклятый: никто на него даже не смотрел. Иван с Сулимом полдня изгалялись, рассказывая мне, что доспех порченый, надо с него порчу снимать, и какие есть надежные методы снятия порчи с неодушевленного предмета.