Ловцы душ - Яцек Пекара Страница 25

– Я даже не удостоился милости аудиенции…

Неужто в его голосе я услышал сварливость? Поэтому я рассмеялся:

– Его Преосвященство неделю назад отъехал на воды. Вам разве не сообщили?

Он покраснел, а я понял, что чиновники канцелярии просто передавали его из рук в руки и наверняка выжали из него пару золотых дукатов. Что ж, обычное дело в епископской канцелярии. Сам Герсард называл толпы посетителей, покорно ожидавших встречи, овечками, готовыми к стрижке. И чиновники его стригли тех овечек немилосердно. Этому не следовало удивляться, поскольку содержание в канцелярии Его Преосвященства нельзя было назвать значительным. А уж поверьте, ваш нижайший слуга мог кое-что об этом рассказать. К искренней моей жалости.

Мой же несчастный, обманутый в ожиданиях собеседник развел руками и тяжело вздохнул, тараща глаза.

– Ну, тогда я и не знаю, что делать, – просопел.

Я присмотрелся к нему внимательней.

В траченном кафтане он выглядел не слишком богатым мещанином, однако я приметил предназначенные для конной езды сапоги из козлиной кожи, загар от солнца и грозно встопорщенные усища. Мещанин не стал бы так одеваться, да и не позволил бы лицу столь сильно загореть, поскольку в последнее время в Хезе была мода на бледные лица, загар же полагали признаком простецкого невежества. А значит, передо мной был дворянин из провинции, которого в Хез погнало ему одному известное несчастье и который жаждал объявить о нем пред лицом епископа. Словно Его Преосвященство не имел других забот, кроме как выслушивать жалобы о бедах подданных. На это и жизни бы не хватило!

Я также заметил, что дворянин этот не носит перстней, зато на пальцах его явственны бледные полоски кожи. На кафтане же виден вытертый след – наверняка от цепи, которая некогда красовалась на его груди. Что ж, как видно, настали плохие времена, и перстни вместе с цепью нынче в одном из хезских ломбардов.

Знакомство с этим человеком ничего мне не обещало. В противном случае я, возможно, и расспросил бы у него о сути дела, теперь же только покивал с сочувствием.

– Трудно тут хоть что-то посоветовать. Лишь терпеливо ждать… – сказал я, развернувшись.

– Если будет на то ваша милость, мастер, – услышал я за спиной. – Не окажете ли мне такую честь и не выпьете ли со мной по стаканчику вина?

– Что ж… – Я приостановился и снова повернулся к нему.

Задумался на миг. Нынче в работе у меня не было ничего интересного, а в комнатке «Под Быком и Жеребчиком» ждали лишь истосковавшиеся клопы, оттого я решил, что общество дворянина уж всяко не окажется хуже. Хотя, по всему, проблемы у него были немалые, раз уж он пытался найти помощи у инквизитора – ведь наша профессия, к моему сожалению, чаще пробуждает тревогу и отвращение, а не желание искать у нас помощи. Впрочем, а что бы могли посоветовать в бренных проблемах мы – те, кто живет в полном ограничений смирении, стараясь не участвовать в сплетеньи интриг большого мира?

– Отчего бы и нет? – ответил я ему.

Мы вышли из епископского дворца, и я повел моего нового приятеля в неплохой трактир, чей владелец, не подумав, назвал его «Кишка и Требуха», а некий остряк над словом «Кишка» на вывеске накорябал «прямая». Это как минимум означало, что остряк кое-что смыслил в анатомии (наверняка – веселый жак с медицинского факультета нашего славного университета). Владелец, однако, вывеску менять не стал, и теперь его корчму называли не иначе как «клоакой», хотя, вопреки названию, здесь подавали вполне приличные еду и пиво – которое, кстати, как для Хез-хезрона, было не слишком-то и разведенным.

Кроме того, корчма стояла на бойком месте, на улице, что вела в собор Иисуса Мстителя, мессы в котором в последнее время сделались популярны у хезских мещан. Говорили, что из-за златоустого проповедника, который соединял дар убеждения с юношеской красотой, вызывавшей обмороки у дам, замужних женщин и молодых вдов. Некоторое время назад Святой Официум получил распоряжение ознакомиться с проповедями священника (вы даже представить себе не можете, сколь тонка грань, что отделяет милый Богу религиозный запал от мерзкой ереси!). И вот ваш нижайший слуга две недели слушал мессы, которые вел молодой священник, а после столь ловко накропал рапорт, что его можно было понять ровно так, как захотел бы любой из читающих. Скажу, кстати, что рапорт этот наверняка сгинул в бездонных шкафах епископской канцелярии и что его быстрее сожрут мыши, чем он попадет на стол Его Преосвященству. Не те нынче времена, чтобы жечь за страстные проповеди. Но я знал, что многие из священничества помнят: еще недавно Инквизиториум не был столь снисходителен, а кары не сводились к публичным покаяниям или порке, но позволяли толпе радоваться виду скворчащих на огне пастырей. Кроме прочего, клир еще и поэтому не слишком любил инквизиторов, мы же принимали их чувства со свойственным нам смирением и пониманием.

Мы миновали большую мраморную статую, изображавшую Иисуса, вбивающего клинок в глотку лежащего у его ног римского легионера. Наверняка это был Гай Кассий ^[11], поскольку в левой руке он держал копье. То самое, которым незадолго до того он хотел ткнуть в бок нашего Господа, да острие сокрушила могучая длань Христа.

– Что за чудо! – с удивлением произнес мой товарищ.

– Воистину, воистину, – покивал я.

Статуя была изваяна самим мастером Фокой, который прибыл в Хез из славного людьми искусства Виза́нтия. Тамошние мастера все чаще проведывали нашу империю, поскольку нынешний император Византия предпочитал платить деньги наемникам, а не людям искусства. Однако, принимая во внимание ситуацию на границах его державы, тяжело было не согласиться с подобным положением дел.

Корчмарь заметил меня еще с порога, поспешно вышел из-за стойки и почти подбежал к нам, обеими руками придерживая толстенное брюхо, выпиравшее из-под короткого, замасленного кафтана.

– Мастер Маддердин, что за счастье видеть вас в моих скромных стенах!

Его толстые щеки так покраснели от радости, что я подумал даже, ту ли профессию он выбрал и не следовало ли ему стать актером? Впрочем, всякому корчмарю следует быть слегка актером, если он хочет получать благодарность клиентов. Я похлопал его кончиками пальцев по плечу – так, чтобы не измазать рук.

– Проведу вас в альков, – воскликнул трактирщик. – Кувшин пивка и кровяную колбаску, как понимаю… А еще у меня есть свежий хлебец!

– Несите, – ответил я. – Только пусть нас не обслуживает тот парень, у которого течет из носа. В последний раз он высморкался мне в кашу.

– Ах, верно, вы ведь ему потом приказали ее съесть. – Трактирщик хотел запанибратски взять меня за плечо, но я освободился, поскольку не люблю, когда до меня дотрагиваются чужие люди.