Бремя стагнатора - Сергей Чекмаев Страница 24

Но по дороге он видел непосильный труд соседей и друзей на заливных злаковых полях, что великанскими ступенями карабкаются на склоны холмов. И куда приходится доставлять на своем горбу каждую каплю воды. Видел, как измученные и усталые они сидят по вечерам перед своими домами, не в силах даже разговаривать. Кивок, вялое движение натруженного плеча вместо приветствия – вот и все общение.

Косталан очень хотел помочь им. Разве не его прозвали Хитроумным, после того, как он изобрел двойной сток для расплавленного металла? Разве не он вместе с мастером Хинновари нарисовали палитру каления железа? И не он ли, Косталан Манар-Гири, придумал охлаждать жерло бомбард раньше всего корпуса? Внешние слои бронзы остывали позднее, сжимая внутренние, словно в тисках, отчего орудие становилось устойчивее к разрыву. Правда, не все заготовки выдерживали неравномерное охлаждение, иногда ствол бомбарды трескался, разваливался на куски, и все приходилось начинать сызнова. Зато готовые орудия, скрепленные вдобавок коваными железными полосами, могли делать по сто, а то и по сто пятьдесят выстрелов, почти как лучшие солмаонские образцы. Из императорской канцелярии Косталану тогда прислали костяную пластинку с благодарностью и целый серебряный чиг премии!

Кое-какие задумки были; иногда, по вечерам, он даже чертил схемы огромных подъемных машин, способных доставлять воду на немалую высоту. Только движущей силой в них оставались все те же люди. В крайнем случае, верховые животные, которых – и Косталан прекрасно понимал это – имперские чиновники ни за что не отдадут для облегчения труда земледельцев. Плюнут, выругают, да и пошлют подальше, процедив сквозь зубы, что новых людишек для копания в грязи женщины еще нарожают, вон с какой скоростью плодятся, куда их еще-то девать?

Пошлют и хорошо если не прикажут вразумить странного изобретателя парой дюжин плетей. Ведь почти всех скакунов забирала армия, не зря кавалерия считалась в Соцветии основной ударной силой. Так что о четвероногих движителях можно смело забыть. Надо искать что-то еще.

Увидев знакомый поворот, Косталан приободрился: еще совсем немного и покажется знакомая желтоватая стена из речного песчаника. Сегодня он пришел рано, никого из соседей еще не вернулся с полей.

Мелькнула шальная мысль – подобраться к дому незаметно, тихо открыть дверь и, схватив Юнари в объятия, закружить по дому. Мелькнула… и ушла. Это для него все выглядит доброй шуткой, а девушка может и испугаться. Долго ей еще привыкать к нормальной жизни. И не скоро еще Косталан, просыпаясь по ночам, перестанет обнаруживать рядом с собой пустующую циновку, а саму Юнари – сжавшуюся в комочек на полу в купальной комнате. С мокрой половой тряпкой в руках.

Во сне Юнари возвращалась в свой старый мир, ей казалось, что пол не вымыт, ванны не отдраены, и что скоро придет распорядитель Коцеру, накричит на нее, изобьет бамбуковой тростью и снова прикажет не кормить нерадивую до завтрашнего утра. Она в ужасе просыпалась, бежала в купальню с первой попавшейся под руку тряпкой и наводила порядок до сверкающей чистоты. Усталость подкашивала ее сразу по окончании работы, и она засыпала, свернувшись по-кошачьи, прямо на свежевымытом полу.

В первый раз Косталан, не думая ни о чем плохом, подхватил девушку на руки, собираясь отнести ее на кровать. Юнари испуганно дернулась, очнулась и, не соображая, что происходит, закричала… ее потом пришлось долго успокаивать. Постепенно кузнец научился будить девушку осторожно, просыпаясь, она все понимала сразу, смущенно и доверчиво улыбаясь Косталану. Но на следующую ночь все равно бежала в купальню с тряпкой. Как заводная механическая кукла, что по слухам живет во дворце императора, да продлится вечно его правление!

Не успел кузнец подойти к дому и на две дюжины шагов, как дверь распахнулась и навстречу выбежала Юнари. Потупилась, на мгновение замерла, но потом все же кинулась на шею:

– Коста!

Девушка выдумала это ласковое прозвище в первый же день, когда он привел ее в дом. «Коста» на полузабытом говоре предков означало «лучший». Поначалу Косталан стеснялся, бормотал, что если уж он лучший, то кто тогда сама Юнари? Но вот привык же. И теперь бывало наоборот: придя поутру в кузню, он не сразу понимал обращенное к нему «Косталан-са», с трудом возвращаясь из сладкого тумана воспоминаний и родного «Коста, милый».

Кузнец обнял девушку, провел рукой по тугим косам, заплетенным по нынешней моде: три в одну. Отстранил, посмотрел с высоты своего роста – Юнари зарделась и снова прижалась к нему, спрятав лицо в складках пропахшего металлом кожаного передника. Больше всего она походила на дикого котенка, маленького, испуганного, забитого, которого, наконец, взяли в хороший дом и добрые руки. Он, бедняга, прячется под кровать, боязливо выглядывает наружу, готовый в любой момент забиться в самый дальний угол. Хочется играть, бегать, скакать… хочется, но боязно.

– Заждалась? – спросил Косталан.

Юнари что-то ответила, но голос ее прозвучал приглушенно, и кузнец ничего не понял.

– Смотри, что я принес. Сумеешь приготовить много вкусного из этих маленьких желтых комочков?

Ему очень нравилась наблюдать, как в Юнари просыпается хозяйка. Маленькая, пока еще не слишком умелая, но хозяйка. Вот и сейчас девушка смотрела на тыквы, что-то прикидывая в уме. Наверное, в воображении уже подвешивала котелок над очагом, размышляя: сварить ли просяную похлебку с тыквой или разбавить кашу печеными кусками.

«Ничего, – подумал Косталан, – сейчас серьезная хозяйка снова превратиться в маленькую девчонку, что не отвыкла еще радоваться простым знакам внимания: подаркам, сюрпризам, сладостям».

– А это кое-кому в награду! – провозгласил он, доставая берестяной туесок. – Купил вот по случаю, а кому подарить – не знаю. Может, подскажешь?

Конечно, тут же начались визги, «ой, это мне?», поцелуи. Юнари сунула за щеку сразу несколько орехов и закружилась вокруг него.

– Спасибо, Коста, милый…

– Пойдем, – он увлек ее в дом, – пока ты готовить будешь, я помоюсь.

«Весь день рядом с печью, пропах, небось, путом и раскаленным металлом».

Однажды Косталан сказал об этом Юнари. Она, как обычно, сначала смутилась, покраснела, но потом честно сказала:

– Мне нравится этот запах. Он твой, Коста. Такой же большой и мужественный.

Он тогда рассмеялся, чмокнул девушку в щеку. Она топнула ножкой:

– Не веришь?! Ну и ладно, – и даже немного обиделась.

Но купальню – большой, позеленевший от времени медный чан, доставшийся Косталану от старой хозяйки – готовила по всем правилам. Сама наполняла водой, грела, да подкладывала щипцами раскаленные в очаге камни, чтоб не остыло. Что-что, а это она умела.

Вот и сейчас от наполненной почти до краев купальни поднимался пар, пахло травами. Когда Юнари в первый раз сыпанула в воду какие-то сухие листочки, Косталан пробовал спорить. Однако девушка тут же бойко объяснила, что вот это – «ведьмин корень», помогает снять усталость, а это – «черный лист», лучше всего успокаивает натруженные до мозолей ладони. Темно-красный корешок оказался «ножкой танцовщицы», от которого почему-то красиво блестят волосы. И пошла, и пошла… Косталан только руками развел, пораженный столь глубокими познаниями.