Как проиграть в войне времен - Макс Гладстон Страница 24

Это один из тех вопросов, на которые комендант не ждет от Рэд ответа.

– Наши лучшие умы помогут тебе разработать послание. Покончив с ней, мы покончим и с угрозой – лишенные стержня, все недавние достижения нашего противника будет легко аннигилированы. Ты имеешь критическое значение для дальнейшего хода войны, агент. – Комендант берет со стола запечатанное письмо и протягивает ей. Она не привыкла к этим рукам и держит его слишком крепко. Рэд берет письмо. На конверте остаются пятна крови, бумага помята стальной хваткой коменданта. – Поставь на паузу все текущие операции. Отправляйся на нить, указанную здесь. Приступай к работе. Спасай мир.

– Так точно, – Рэд еще раз отдает честь.

Комендант салютует ей в ответ, затем снова берет в руку клещи. Связанный мужчина начинает кричать еще до того, как Рэд выходит из палатки.

Коллега машет ей рукой, хочет поговорить. Рэд, не останавливаясь, направляется исполнять свой долг. Она преодолевает десять нитей, целый континент и несколько столетий, прежде чем упасть у подножия огромного радужного водопада, называющегося Моси-оа-Тунья. Она не плачет.

Она даже не моргает.

Некоторое время спустя над ее ухом проносится пчела и начинает танцевать перед ней в брызгах воды. Рэд читает письмо, которое та выписывает в воздухе, и чувствует накатившую поверх огонька в ее груди тошноту. Они должны постараться. И у них непременно получится.

Дочитав, она тянет руку к пчеле. Та опускается на ее ладонь и вонзает туда свое жало.

Позже, когда Рэд уходит, маленький, необычайно рисковый паучок набрасывается на труп пчелы. Еще позже, когда паук наедается досыта, паука съедает Ищейка.

Кровь моего сердца,

Я танцую для тебя – в теле, созданном для сладости, в теле, которое разрывается на куски, защищая то, что ему дорого. Письмо ужалит тебя, когда будет закончено. Не противься и прочти постскриптум в его предсмертных корчах.

Танцую – это письмо будет очень скучным, – потому что это чувство во мне, этот пульсирующий жар, это рассветное солнце, которое едва умещается в моем небе, само рвется в пляс. Знать, что и в этом мы тоже равны – в барабанном ритме моей крови, на этом пиру, который не оскудевает, как бы яростно я на него ни набрасывалась, – Рэд. Рэд, Рэд, Рэд, я хочу посвящать тебе стихи, и я смеюсь, когда учу это крохотное тельце своему счастью, знай, смеюсь над своей шуткой и от облегчения – такого облегчения, как будто я лежала, простертая на каменном алтаре с занесенным надо мной ножом, и вдруг увидела твои глаза и твою руку, направляющую лезвие.

Эта покорность, должно быть, и есть сытость. Как же много мне потребовалось времени, чтобы понять это.

Я люблю тебя Рэд. Рэд, я буду слать письма и напоминать тебе об этом из всех эпох, письма, состоящие из одного-единственного слова, письма, что будут щекотать твои щеки и хватать тебя за волосы, письма, что будут кусать тебя, метить тебя. Я буду писать тебе муравьями-пулями и пауками-осами; буду писать акульими зубами и морскими раковинами; буду писать вирусом и солью девятого вала, попавшей в твои легкие; буду…

…стоп, здесь я остановлюсь. Сомневаюсь, что начинать надо с этого. Я хочу получать цветы с Кефала и алмазы с Нептуна, хочу сжечь дотла тысячу планет, разделяющих нас, и посмотреть, что прорастет из их пепла, и чтобы мы могли наблюдать это плечо к плечу, довольствуясь контекстом, понятным только нам двоим. Я хочу повстречать тебя во всех местах, которые были мне дороги.

Я не знаю, что в этой ситуации делать таким, как мы, Рэд. Но я жду не дождусь, когда мы научимся этому вместе.

Люблю тебя,

Блу.

PS. Я пишу это жалом, Рэд, но в этом жале вся я, вся моя истина, и, дописывая этот постскриптум, я рвусь на клочки и умираю на твоей ладони.

Когда Блу перерезает горло очередной своей жертве, лежа в уютном коконе из парчовых покрывал отеля «La Licorne», на шелковых простынях, которые ей почти жаль портить, ей хочется петь, но она слишком профессиональна для этого. Самое легкое дело со времен ее грандиозного успеха и на одной из ее любимых прядей; Блу ощущает себя практически в отпуске, так она расслаблена, счастлива. В то время как остальные заняты, ухаживая за новым побегом, она чертит ножом свежие полосы в мягкой плоти.

Она не поет, но при виде яркой струи графской крови, пузырящейся под ее ладонями, она испускает вздох, а с языка рвутся баллады. «Граф был красавец собой!» ^[15]

Блу никогда еще не строила планов. И уж точно не для себя. Ее работа – приводить в исполнение (она почти смеется, пока моет руки, но сдерживается), делать. Ей известны предостерегающие увещевания поэтов, разбросанных по полудюжине прядей: о мышах, людях, планах, каналах, Панамах, но сейчас она делает именно это – планирует. Она сидит у восьмиугольного зеркала у себя в номере, который, естественно, никогда не покидала через дверь – как в дешевом бульварном романе, что лишь добавляет ей радостного удовольствия, – и плетет из темных волос долгую, сложную конфигурацию. Она укладывает пряди в цветную диаграмму, строит из них карту и думает о поверхностях, о равновеликих противоположностях, о завораживающей взаимности отражения. Заводя руку за руку, лениво перебирает сценарии ведения и поддержания диалога.

Она победила – с этим чувством она хорошо знакома. Она счастлива – а с этим нет.

Она спускается по лестнице, чтобы встретиться со своим алиби в ресторане, и улыбается, мыслями переносясь к коньяку, который успела присмотреть ранее этим днем – самому красному, – к тому, как напиток наполнит ее рот сладким огнем.

Из глаз алиби на нее смотрит Сад.

Сердце Блу стучит ровно, но плавное легато, в котором она прячет ритм его биения, вполне может показаться стаккато Саду. Блу медленно берется за позолоченную спинку стула и так же медленно приподнимает уголки губ в улыбке. Она выдвигает стул и садится, пока Сад наливает бокал красного вина, симметричный тому, что уже стоит перед ней.

– Надеюсь, ты не против моего внезапного визита. – Сад поднимает на Блу озорные зеленые глаза. – Но мне хотелось выпить за наш успех при личной встрече. Образно говоря.

Блу усмехается и тянется через стол, чтобы с теплотой сжать ее пальцы в своей руке.

– Рада видеть тебя. Образно говоря. – Блу отпускает руку, берет свой бокал, вскидывает бровь. – Но что-то тревожит тебя.

– Сначала выпьем. – Сад поднимает бокал, и Блу вторит ее жесту. – За сокрушительный успех.

Они звонко чокаются и пьют. Блу прикрывает глаза, слизывая цвет с губ, стирая имя, которое продолжает обволакивать язык, и вслушивается в бархатистый, густо-зеленый голос Сада.

– Тебе грозит опасность, – говорит Сад вкрадчивым, почти извиняющимся тоном. – Я хочу отстранить тебя от дел.