Что мы пожираем - Линси Миллер Страница 22

К вечеру я прочитала в его книге первые пять контрактов. В каждый был включен пункт про странную красную грязь из Двери и проверку различных способов ее уничтожения или уничтожения ее частей. Он не преуспел, грязь просто восстанавливалась, вне зависимости от того, чем он жертвовал. Я просмотрела формулировки самого последнего контракта – в них уже было видно отчаяние. Карлоу и Крик все время спорили, их ворчание было надежным фоном для моего чтения. Кажется, только Бэзил, еще помнил, что я сижу в лаборатории.

– На самом деле, никто из нас не связывал себя с нашими благотворцами так, как ты связала себя со своим, – сказал Бейнс. Каждые несколько минут благоосененный задавал мне вопросы и записывал мои ответы на полях старой книги о творцах и осененных. Он спросил даже, что я имела в виду под молитвой.

– Вот почему несвязанные и необученные осененные так интересны. Ты работаешь по-другому. Твои творцы работают по-другому. Это просто поразительно.

Я не чувствовала себя поразительной. Я чувствовала, что меня раскритиковали.

– Откуда вы знаете, что вам приходится составлять такие точные контракты не из-за ваших знаков? – спросила я. – Что это не задумано тем, кто вас связывает, чтобы он точно знал, чего вы хотите?

– А мы не знаем, – мрачно сказала Карлоу. – Поэтому я так часто и оказываюсь мертвой. Мне не нравится, когда мне указывают, что я могу и что не могу делать.

Она могла создавать прекрасные вещи, от мостов, которые складывались сами по себе, чтобы лодки могли проплывать под ними, до шарниров, которые позволяли протезированным рукам работать намного ловчее прежнего. Но она не могла вылечить даже крошечный порез, и раздвигала свои границы позволенного, пока ее знак не начинал кровоточить и сочиться чернилами. Она не могла менять структуру кислорода – было слишком опасно позволять благоосененным вмешиваться в что-то настолько важное, – и даже с железом ей было трудно работать. Когда она пыталась улучшить составы металлов, это выжимало из нее все силы и она плакала навзрыд. Ее одежда почти всегда была в пятнах крови и чернил.

– Если бы не твое проклятье, ты бы уже сто раз умерла, – сказал Крик. – Твое полное пренебрежение к себе шипами пронзает мое сердце.

– Почему? – спросила она. – Потому что я умираю недостаточно быстро? Наверное, необходимость мириться с твоим присутствием и есть моя жертва.

– И какой же это хороший урок – то, что ты не видишь жертву, еще не значит, что ее нет, – сказал Крик, вытаскивая цветок гравилата, такой же синий, как и его глаза, из грязи на столе. Он вырос так быстро, что комки грязи упали на пол. – Ты всегда должна учитывать, как твои творцы взаимодействуют с нашим миром и как их воспринимают другие. Если ты что-то видишь, это не значит, что оно и правда существует. И если ты не видишь ничего, это не значит, что в помещении и правда ничего нет, – он указал на стул в углу и ухмыльнулся, когда тот заскрипел и завертелся, как будто на нем кто-то сидел.

– Эх, как бы мне хотелось, чтобы Делмона Крика не было видно и чтобы его здесь не было, – вздохнула Карлоу. Она потянулась и встала со своего стула. – Хотелось бы мне, чтобы он умер и не воскрес.

– Вряд ли эта лаборатория выдержит еще одну смерть, – пробормотал Крик, переворачивая страницу.

Карлоу вздохнула.

Никто не говорил о том осененном, что работал здесь до меня. Но было ясно, что он мертв и что Карлоу и Крик не простили друг друга за то, что произошло.

Бэзил прочистил горло.

– Мы должны обучать Лорену. Сегодня его величество просил нас заняться именно этим.

– Пока что у меня нет вопросов, так что ничего страшного, – сказала я, и Бэзил бросил на меня взгляд. – Я хотела сказать: разве сегодня он придет?

– Скорее всего, – сказала Карлоу, создавая металлическую проволоку толщиной тоньше пряди волос и изучая ее через очки. Насколько я знала, правая линза была монокуляром. – Его мать заставляет его посещать заседания суда и совета, но, вероятно, они ему уже надоели. Скоро он снова будет проводить здесь каждый день.

Я покачала головой. Просто немыслимо – обладать такой властью и считать, что это «скучно».

– Как думаете, когда он займет трон, мы сможем называть его Грешным сувереном? – поинтересовалась Карлоу. – Как тех, что были давным-давно?

Самых могущественных из Благих и Грешных называли «суверенами». Они господствовали над своими более слабыми собратьями, а после того, как они были изгнаны, мы позаимствовали их титул для своих королей.

– Как ты думаешь, как сильно их бесит, что мы используем титул «суверен»? – Она шмыгнула носом и потерла глаза. – Надеюсь, очень сильно. Надеюсь, что каждый день они думают о нас, слабых ничтожных смертных, которые называют своего монарха «сувереном», и сходят с ума от ярости.