Любовь и свобода - Андрей Лазарчук Страница 21

— Можно просверлить. Мне просверлили. Совсем не больно. И потом сразу же легче.

— Хорошо, — сказал Лимон. — Сразу, как вернёмся. У нас тут и бинта-то нет…

— Есть, — сказала Иллу.

И потянула из-под сиденья зелёную брезентовую сумку со знаком Чаши Мира.

Подошли Порох с Костылём.

— Поехали, а? — сказал Порох. Лицо у него было цвета теста.

— Две минуты, — сказала Илли. — А то Джедо скоро совсем ходить не сможет.

Она открыла сумку, достала пенал со шприцами, вынула иглу.

— Э-э… — сказал Лимон.

— Ты же ногти стрижёшь? И без наркоза?

— Понял, — сказал Лимон. — Просто почему-то страшно.

Он обхватил руками колено и изо всех сил замер.

Илли обмазала ему половину ступни йодом, потом взяла иглу двумя пальцами и стала аккуратно сверлить ноготь примерно посередине. Это был не больно, но очень противно. Потом из-под кончика иглы брызнула струйка тёмно-малиновой крови. Илли убрала иглу, смочила марлевую салфетку чем-то лиловым из бутылочки, разорвала пергаментную обёртку бинта и не очень быстро, но аккуратно прибинтовала салфетку к пальцам. Почти сразу же на бинте расплылось кровавое пятнышко.

— Легче? — спросила Илли.

Лимон потрогал ступню.

— Легче, — сказал он удивлённо.

— Вот теперь можно ехать, — сказала она.

Операция заняла минут пять. Эта маленькая задержка их спасла.

Первым идущие по шоссе машины заметил Костыль.

— О! — закричал он, показывая рукой. — Наши! Наши! Эй!!! — он сорвал с себя берет и замахал им. — Гони, Порох, гони, не успеем!..

Порох быстро взглянул на Лимона. А Лимон…

— Всё равно не успеем, — сказал он.

— У тебя ракетница! Пускай ракету! — бушевал наверху Костыль.

— Тормози, — сказал Лимон. — Илли, дай бинокль.

Он сам не знал, что его смутило. Ну, идут три грузовика из города…

Высокие борта. В городе и у пограничников были или с обычными бортами, или закрытые фургоны. А эти — как для перевозки сена…

Он приник к окулярам и долго не мог поймать машины в поле зрения. Слишком большое увеличение… Потом они появились — почти вплотную.

Первый и второй были по самый верх бортов завалены какими-то ящиками, коробками, тюками. В третьем сидели вооружённые люди. Человек семь. В штатском. Деревенские.

— Деревенские… — сказал он вслух. — Не понимаю.

— Да хоть кто! — возмущённо закричал Костыль.

— Лимон прав, — сказал Порох. — Что-то тут не так. Пусть проедут. Ну-ка, сядьте там за кабиной. И ты, командир — давай вниз.

И, подавая пример, сам улёгся на сиденье.

— Ну, вы вообще… — проворчал Костыль, но всё-таки лёг.

Лимон сполз по сиденью, упершись коленями в панель радиоприёмника — так, чтобы чужие машины кое-как виднелись поверх капота, но зато с той стороны их грузовичок будет казаться пустым. Прошло с полминуты; машины, кажется, миновали поворот к башне и теперь удалялись…

…с добычей, подумал Лимон. А это значит…

Нельзя сказать, что его застывший ужас стал сильнее. Нет. Но теперь Лимон не просто опасался, не просто догадывался, а почти знал наверняка: произошло самое страшное. И оставалось одно: не верить в это до самого конца.

Колонна уже скрылась за пологим склоном, а он всё не решался сказать Пороху: поехали. И сам Порох сидел какой-то пришибленный, вялый, безвольный, серый лицом…

— Что с тобой? — спросил Лимон.

— Плохо, — сказал Порох. — Тошнит… — он открыл свою дверь, свесился вниз и несколько раз тихонько вякнул. Потом снова сел, вытирая губы рукавом. — Но не рвёт. Да мы ведь и не ели, кажется, ничего?

— Поехали, — сказал Лимон. — Дома поедим.

— Думаешь?.. — как-то неуверенно спросил Порох, но мотор завёл и сразу тронулся — благо, под гору.

Дальше ехали молча. Совсем молча. Скоро показались высокие чернодревы, образующие густую тенистую аллею перед въездом в город. Эти деревья когда-то очень давно посадили купцы и солекопы — и для красоты, и против ветра: именно сюда зимой вырывался из ущелья Тиц ледяной тиц-конвестатль, названный так по имени горского бога злых зимних ветров; в старых книгах писали, что этот ветер за полчаса замораживал насмерть, превращая в ледяные фигуры, целые караваны — по-зимнему одетых людей и мохнатых горных буйволов. Впрочем, после войны настолько сильных и холодных ветров уже не было; не зря же долбили литиевыми — или кобальтовыми? — бомбами долину Зартак; так говорили старики.

Аллея тянулась километров на пять, немного не доходя до моста через Юю…

— Притормози, — сказал Лимон. Порох вяло остановил машину.

— Тебе опять что-то не нравится? — склочным голосом спросил Костыль. Ему было страшно, поэтому хотелось задираться.

— Да, — сказал Лимон. — На листья посмотрите.

— Массаракш, — на вдохе прошипел Костыль. Илли тихо присвистнула.

Кроны, которые должны были быть тёмно-зелёными, сейчас имели отчётливый ржавый налёт — как раз справа, со стороны, повёрнутой к ущелью. Множество листьев устилало дорожное полотно…

— Вот так, да? — сказал Порох.

— Что?

— Там же Пандея.

— Да. И что?

— Ну всё же понятно! — вдруг закричал он рвущимся голосом. — Ну всё же понятно! Они пустили газ! Газ! Нет никого в городе, все мёртвые там! Как возле башни! Нет никого! Незачем нам туда!..

— Порох, — сказал Лимон тихо. — Даже если газ. Зимний ветер проходит мимо города, потому город там и поставили — за ветром. Понимаешь? Если газ — он тоже мимо прошёл. Здесь он был, у башни был, новые шахты накрыло, наверное. А город остаётся в стороне. Поехали. Ну, может, край его зацепило. Потому и не до нас спасателям. Давай, жми. Жми. — И, обернувшись назад: — Костыль, дай мне один автомат. И сами возьмите — ты правую сторону держишь, Илли — левую. Илли, ты умеешь с автоматом обращаться, учили вас?

— Нет, у нас не было стрелковой, одна медицинская. Я только из спортивной винтовки стреляла.

— Сейчас покажу, — сказал Костыль. — Вот я тебе зарядил, поставил на одиночные, просто нажимай спуск. Отдачи никакой. Попробуй.

Гукнул негромкий выстрел.

— Вот так и стреляй. Если что…

— Если что — под ноги, — сказал Лимон. — Ну, сама сообразишь. А пока просто держи стволом кверху. Для авторитета.

Лимон, прикрыв глаза, отщёлкнул магазин, тронул пальцем шпенёк-индикатор, показывающий, что все патроны на месте, вогнал магазин в приёмную горловину, передёрнул затвор, опустил предохранитель. Выставил ствол в окошко — вперёд и вверх.