Любовь и свобода - Андрей Лазарчук Страница 20

— Не ходи, — сказал Порох. — Если это был газ, то там он мог скопиться.

Лимон ещё раз посветил вдоль лестницы. Нижняя дверь была наполовину открыта, луч фонаря проходил сквозь щель и что-то там нащупывал… но невозможно было понять, что это такое. Нет, не так. Понять — можно было. Невозможно было поверить.

— На две ступеньки, — как будто попросил Лимон.

— Не надо, — сказал Порох. — Лимон. Не надо. Там никого нет.

— Да, наверное, — сказал Лимон. Его колотило. — Эй! — закричал он снова. — Есть кто живой?!!

Но не отзывалось даже эхо.

— Пойдём отсюда, — сказал Порох.

Они выбрались из бетонной будки. Снаружи было необыкновенно ярко и очень тепло. Лимон покосился на мертвеца у стены, потом посмотрел вверх. Илли стояла на вышке с винтовкой в руке и смотрела на них в бинокль. Он махнул ей: спускайся.

— Если это был газ, — сказал Лимон, — то почему они не закрыли двери? Ведь это же специальное убежище?

— Наверное, этот открыл дверь и вышел, — сказал Порох. — И убил всех.

— И сам умер, — сказал Лимон.

— А кого тогда мы на дороге встретили? Он ведь точно про башню говорил?

— Точно про башню.

— Значит, и он отсюда…

— Не понимаю, — сказал Лимон. — Эти все умерли, а он прошёл десять километров…

— Бывает, — сказал Порох.

Они вернулись к машине. Костыль ждал.

— Я думаю, все мёртвые, — сказал Лимон. — И все они там. В убежище. Наверное, они думали, что будут просто бомбить, а вместо этого — пустили газ. Наверное, и солдат с вышки умер. В общем, надо ехать, предупредить. Нашёл бензин?

Костыль кивнул.

— Тогда так: ты и Порох заправляетесь, если есть канистры — берёте с собой. Мы с Илли быстро пробежим по остальным домам…

— Начни с караулки, — сказал Костыль. — Я бы начал с караулки.

— Ага, — кивнул Лимон.

Подошла Илли.

— Я никого не увидела, — сказала она. — Никаких больше трупов.

— Хорошо, — сказал Лимон. — Пойдём поищем оружие — и в город.

— Зачем нам оружие в городе?

— Ну… лучше бы низачем, конечно…

Караулка примыкала к гаражу, и дверь у неё была такая же, как у гаража — железная, на толстых петлях. Лимон осторожно потянул за приваренную скобу, заменяющую дверную ручку — и створка тяжело, но плавно пошла на него. Прикрываясь дверью, он чуть высунулся — ничего. Достал фонарь, пустил широкий луч. Нет, пусто. Кивнул Илли — пошли.

Зачем-то сделано несколько ступенек вниз. Они бетонные с железными уголками. Само помещение небольшое: в конце его стол, очень старый, над столом календарь и какие-то графики. Скамья вдоль стены. Две выгородки для чистки и проверки оружия. За ними — пирамида. В пирамиде — три автомата и винтовка «питон», десятизарядная. В одном углу открытый стеллаж с зелёными коробками патронов, в другом…

В другом, широко раскинув ноги, сидел гвардейский корнет первого класса в парадной форме с двумя рядами орденских планок на груди. Берет его с кокардой из скрещенных молний был аккуратно засунут под погон. В левой руке корнет сжимал пистолет, в правой — сложенный лист бумаги. Остро воняло кровью и мочой. Корнет был несомненно мёртв, хотя Лимон не видел никаких повреждений на теле.

Стараясь не поворачиваться к покойнику спиной, он стянул со стеллажа две коробки патронов, не глядя, передал их Илли. Потом взял два автомата, повесил на плечи. Дотянулся до винтовки. Сообразил: к винтовкам нужны другие патроны. Ага, вот эти коробки, коричневые.

— Давай мне что-нибудь ещё, — сказала Илли.

Он подал ей винтовку, взял одну коробку. Да, эта была куда тяжелее тех, в которых хранились автоматные патрончики…

Пятясь, они вышли на свет. Порох и Костыль грузили в кузов тяжёлые канистры, а высоко над ними совершенно беззвучно ходили кругами огромные белые птицы.

Лимон опустил на землю патроны и оружие, выпрямился. Сказал: — Сейчас, — и, зачем-то махнув рукой, снова спустился в караулку.

Просто мертвец, сказал он себе. Просто мертвец.

Корнет сидел всё в той же позе, но теперь Лимону показалось, что из-под опущенных век он внимательно следит за каждым его движением — и ждёт. Лимон взял с пирамиды последний «гепард» и, держа его обеими руками за шейку приклада, потянулся стволом к рукам мертвеца. Если схватит, подумал он, я успею отпустить. Ему тут же представилось, что ремень захлёстывает его запястье — и ствол заходил ходуном. Дурак, сказал себе Лимон. Трус и дурак. Он зацепил мушкой обшлаг правого рукава, потянул к себе. Рука подалась медленно — как тяжёлая деревянная колода. Упала со стуком на пол. Лимон быстрым движением схватил записку и отскочил, тяжело дыша. Потом сунул её в карман, сжал зубы, взял с полки ещё одну коричневую коробку и только тогда попятился к выходу.

И налетел на Костыля. Просто чудо, что удалось не заорать.

— Ты что так долго? — спросил Костыль.

Лимон пожал плечами. Говорить он не мог.

— Что-нибудь ещё взять? — продолжал Костыль.

Лимон подбородком показал на коробку в своих руках.

— Что с тобой? — Костыль был настойчив.

— Но… га… — с трудом соврал Лимон.

— Понял, — сказал Костыль. — Иди сядь, мы сами всё притащим…

В записке было: «Ничего не смог. Ухожу. Ная, любимая, прости меня. Слава Отцам!»

Кстати, нога, про которую он почти забыл, сразу заболела — тяжёлой распирающей болью. Лимон снял ботинок и увидел, что носок промок кровью. Тогда он стянул и носок. Кровь проступала из-под ногтя среднего пальца. Ноготь большого был чёрный, весь палец вздулся.

— Ой-ё, — сказала Илли, заглянув сбоку. — Теперь ждать, пока слезет. У меня так было.

— У меня тоже, — сказал Лимон. — Только на руке. Вот, — он показал указательный палец с кривым ногтем. — И он не сам слез, мне его доктор сорвал. Только на ноге мы пока рвать не будем…