Ловцы душ - Яцек Пекара Страница 21

Вампирица как раз окунула палец в котелок, облизала и скривилась.

– Мордимер, невкусно, – сказала. – Хочешь, я поймаю тебе зайца?

Я понял, что имеет в виду живого зверька, чьей крови я мог напиться, – оттого лишь поблагодарил ее. Из двух зол я предпочел бы несоленую похлебку.

– А помнишь, что ты ела ребенком?

Она посмотрела на меня, не понимая.

– Крыс, котов, собак, – ответила, подумав.

– Нет-нет. Ты вспомни, милая. Вспомни самые далекие времена. Что видишь?

– Мою маму… Расчесывала меня каждое утро, – усмехнулась она.

Теперь у нее были почти нормальные зубы. Я заметил, что те заострялись, лишь когда она была голодна или раздражена. Несомненно, была в этом анатомическая загадка, ибо каким образом человеческая кость может меняться в зависимости от настроения?

– Где ты жила?

– Большой дом, – развела она руками, чтобы показать, насколько он был велик. – И сад, – внезапно всплеснула она ладонями.

– Что росло в твоем саду?

– Финики, инжир, оливы, – сказала она мечтательно, но выговаривала эти слова так, будто слышала их впервые.

Финики, инжир, оливы. Все это были плоды стран юга. Солнечной Италии, прекрасной Греции и… Святой Земли.

– Как назывался твой город? Какой царь там властвовал? Каким богам вы молились?

Я задал слишком много вопросов сразу и увидел, как она забеспокоилась. Глубоко вдохнула, будто хотела учуять зверя и таким образом получить повод скрыться в лесу.

– Прости, – я взял ее за руку. – Слишком много вопросов, верно?

Я гладил ее, и она успокаивалась под моими прикосновениями.

– Город. Много людей, дома, разговоры, толпа. Помнишь?

– Смердело, – сморщила она нос. – Там, между домами.

Вопрос об имени царя был глупым, поэтому я решил его не повторять. Но ведь она должна помнить имя бога, которому молилась. В момент, когда она стала вампиром, ей было не меньше семнадцати, а в этом возрасте люди уже могут рассказать о своей религии и участвуют в мистериях, связанных с верой.

– Какому богу ты молилась? Ты и твои близкие?

– Адонаи, – ответила она, и на лице ее отразилось восхищение. – Ох, Адонаи!

Адонаи было именем, которым набожные евреи замещали имя Яхве, почитая учение Писания. Ибо слово «Яхве» нельзя было произносить никому, кроме священников иерусалимского Храма, и даже тогда его старательно заглушала молитва верных. Получается, она была еврейкой!

– Ты видела Его? – рискнул я. – Видела, как он шел на гору с крестом на плечах?

Она прикрыла глаза.

– На голове Его была корона из терний, спина Его была в крови. Скажи, ты видела?

– Да, – прошептала она с закрытыми глазами. – Я бежала рядом. – Она замолчала надолго, но я спокойно ждал дальнейших слов. – Он упал. Я дала ему напиться воды и отерла ему лицо платком. Он взглянул на меня. – Девушка задрожала и расплакалась.

Я прижал ее: она всхлипывала прямо в мое плечо.

– Был такой печальный, и у него так все болело. Мне было его жаль!

Если она говорила правду, это означало, что была хорошей девушкой, а ее печаль могла прийтись по нраву Господу.

Но тогда почему она наказана? А может, это не наказание, а дар, которым она просто не сумела правильно воспользоваться?

Какое-то время она всхлипывала.

– Ты шла с Ним до конца? На самую вершину? Видела, как он страдает на кресте?

Она хотела кивнуть, но только ткнулась мне носом в шею.

– Это мы, сотканные из света. Он обещал нам! – крикнула с отчаянием.

Я чувствовал, как в меня втыкаются ее ногти. Когда поглядел, то увидел, что она порвала на мне рубаху и поцарапала тело и что пальцы ее окрашены алым.

– Перестань! – Я с трудом оторвал ее от себя и оттолкнул…

Она взглянула на меня, как испуганный зверек, которому кто-то, кому он безгранично доверял, причинил неожиданную обиду. Но потом ее взгляд упал на мои исцарапанные руки, она взглянула на свои окровавленные пальцы.

– Я не хотела! Мордимер! Не хотела! – крикнула, и в голосе ее я слышал страх вместе с отчаянием. – Я не причинила тебе вреда? Правда? Мордимер? Не причинила?

Я протянул руки и снова ее обнял. Надеялся, что запах крови, сочившейся из царапин, не вызовет у нее внезапного аппетита, который сметет все барьеры. Я не сомневался: она искренне переживала бы о моей смерти, но я знал и то, что она сумела бы убить меня прежде, чем успела бы подумать. А это был бы глупый конец для инквизитора: погибнуть от рук создания, в существование которого он еще недавно не верил.

– Сотканные из света? Не понимаю. Что это значит? – Я гладил ее по спине, чтобы успокоить.

– Это мы – сотканные из света, – прошептала она. – Избранные…

– Избранные к чему?

Девушка долго молчала, но не потому, что не хотела отвечать – скорее всего, искала правильные слова и верные мысли.

– Чтобы нести Его слово, – ответила неуверенно и словно чуть вопросительно. Но так сильно выделила слово «Его», что я не сомневался, о ком речь.

Значит, согласно моей спутнице, люди, превращенные в вампиров, должны были сделаться кем-то наподобие апостолов Иисуса, но одаренных сверхъестественными способностями! Вот только почему тогда они утратили память о своем призвании? Почему им велено алкать человеческой крови? Почему Христос, сойдя с креста своей муки, не использовал их силу во время марша армии на Рим? Почему забыл о них? Или отчего-то счел непригодным инструментом и предоставил самим себе?

– Расскажи, что произошло, – предложил я ласково. – Постарайся, моя дорогая. Вспомни. Что ты делала, когда Его распинали?

– Стояла. Смотрела. Мне было печально, – она говорила глухим голосом, будто черпая из воспоминаний, которые давным-давно потонули во мраке забвения и к которым она обращалась с удивлением и страхом.

– Взглянул на меня и улыбнулся, – добавила. – Избрал меня. Я знала. И не только меня…

– Откуда ты знаешь?

На этот вопрос она уже не смогла ответить. Я лишь ощутил, как пожимает плечами.

– И что случилось после?

– Умер, – вздохнула она.

– Кто умер? – не понял я.

– Он.

Ну что ж, мы точно знаем, что Христос не умер на кресте. Конечно, мне была известна ересь, представители которой именно так и утверждали, но я не думал, чтобы вампирице встречались эти проклятые еретики. Видимо, мгновенную слабость она сочла за смерть, всем ведь известно, что Господь наш висел на кресте много часов, прежде чем решился сойти во Славе и покарать своих преследователей.