Любовь.mp3 - Павел Парфин Страница 20

В какой-то момент звук трансформировался, почти незаметно надломился… и в следующую секунду, обретя новую, электрическую, окраску, разнесся по дому из акустических динамиков. Будто тот, кто играл на бонгах, устал и решил передать эстафету…

Морской змей не подозревал, что вокруг так много динамиков. Он отыскал взглядом только шесть, но, казалось, барабанный стук издавала каждая вещь, каждый угол, каждый квадратный сантиметр Гапоновой квартиры… О Морском змее и его малиновом выстреле давно все забыли. Опершись о гриф гитары, свирепым масочным взором юноша блуждал по таким же, как у него, искусственным ликам гемов. Как заведенные, те продолжали озираться по сторонам, перебрасываться короткими фразами, в который раз обходить комнату вдоль и поперек. Гемы нервничали, с болезненной одержимостью искали источники своего беспокойства — трансляторы электрических звуков. Они искали, в то время как их сердца исправно маршировали в унисон невидимых барабанов.

Змей диву давался, как же Кондрат ловко манипулирует сознанием и волей такой большой разношерстной компании: не было никаких сомнений, что акустические фокусы — дело его рук.

Шаман, а не парень! Змей то мысленно аплодировал Гапону, то качал гневной маской, не переставая удивляться той метаморфозе, что случилась с темами. А большинство из них незаметно для самих себя или, наоборот, со знанием дела начали пританцовывать, двигать бедрами, размахивать руками, закатывать от кайфа глаза… Змей запросто мог поклясться, что никто из них, внимающих сейчас с восторгом, угадываемым даже сквозь стенки масок, барабанному гипнозу, и представить себе не может, что ждет его дальше. А дальше — Морской змей знал об этом наверняка — их ждал цирк покруче. Опасный цирк, который мало кого пощадит.

Ритм сменился в третий раз. Теперь к электронному стуку добавились сыпучий звон медных тарелок, рваный, подобный совиному уханью, ритм бас-гитары, металлические, боевые аккорды синтезатора… И понеслась дискотека! Маски точно обезумели, окончательно подчинившись власти метафизической музыки и чьей-то вполне реальной воле.

Хищный неуязвимый драйв пожирал остатки благоразумия и человеческого достоинства. Руки, ноги, маски смешались, сплелись в живой клубок, еще более безобразный, чем тот, свитый из трубок с кровью, что ждал своего часа на постаменте… Морской змей стоял все так же истуканом. Отказываясь верить глазам, не в силах принимать то, что творилось вокруг. Вот из виду пропали друзья. Перестали существовать привычные человеческие истоты. Вместо них возникли обезумевшие маски — Снежной королевы, Кубика Рубика, Nokia, Русалки, Буддистского монаха… Ну, этот вообще кретин! Пропустив через свое тело не одну брейк-волну, Буддистский монах бросил под ноги какой-то сверток, вдруг встал над ним на руки, уперся головой и, точно заправский би-бой, крутанулся на макушке, поджав колени и обхватив их руками.

Из-под головы Монаха, казалось окончательно поехавшей, точно волчок, ввинчивавшейся в пол, старательно натиравшей о него удалую мозоль, с неожиданным треском и шумом посыпались в стороны искры, повалил дым, в нос ударило чем-то кислым, тревожным; языки пламени заметались на том месте, где Монах рассыпал свой сверсток. Зрелище было что надо! Пылающая башка Буддистского монаха, дым, чад, запах жженного пороха и… мерзкое чудовище, под шумок возникшее за спиной Морского змея. Да-а, докшит выбрал удачный момент: когда люди были уже неспособны ценить свои души… Вот тогда-то и подобает появляться демону!

На докшите была ужасная маска цама — Морской змей кое-что слышал об архаическом танце тибетских демонов. Кажется, Кондрат рассказывал об этих буддистских чудовищах, когда разрабатывал свою теорию веб-буддизма. Как бы там ни было, тот, кто сейчас изображал докшита, похоже, согласился нести на себе непримиримый лик самой смерти.

В первый момент маска цама вызвала у Змея не страх, а недоумение. Вероятно, такое чувство возникло оттого, что каждый атрибут маски, призванный привести любого в ужас, лишить рассудка и воли, уничтожить человека в человеке, воспринимался без какой-либо связи с остальными устрашающими элементами. Словно в эту минуту Змей наблюдал не готовую маску, а ее полуфабрикат, конструктор, разрозненные частички дьявольской мозаики, каждая из которых несла свой, неповторимый, отпечаток смерти. Но чем больше Змей вглядывался в недоделанную, сырую маску, при этом не в силах ни отвести взгляда, ни испугаться, ни заорать и, может, хоть тогда избавиться от чудовищного наваждения, чем глубже он проникал взором в каждую складку и изгиб маски, тем крепче проникался ее демоническим смыслом. Тем ясней понимал: вот-вот его сознание доделает ту работу, которую не довел до конца неизвестный мастер. Мозг Морского змея, подчиняясь чужой воле, не изъявленной ни в одном из знакомых образов и имен, был на пути завершения виртуального строительства. Еще пара-тройка мыслей-шагов — и будут установлены последние смысловые связи между элементами маски, цепь замкнется, и по связям, как по электрическим проводам, заструится ток. Ток смерти, мать его! Совсем скоро он оживит маску, вернее, возродит ее к смерти — и тогда добро пожаловать в ад!..

Не-етт!! Инстинкт самосохранения, использовав последний шанс, сделал-таки свое дело. Нет! Морской змей в отчаянии мотнул головой — и уже почти оформившаяся, наполнившаяся дьявольской логикой и смыслом картинка, добросовестно сканированная сознанием юноши, вдруг рассыпалась. К счастью, рассыпалась! Слава Богу, рассыпалась…

Теперь не так страшны были застывшие ужимки смерти — проклятое наследие древней эпохи, старинная правда, перебродившая и лихая, как клич мертвого воина… Ха! Страх предпринял новую атаку на рассудок Змея. На рогах докшита, как на двух флагштоках, кривых и безобразных, развевались красный и черный стяги — стяги цвета живой и мертвой воды. Испытывай Змей самую сильную, самую нестерпимую жажду — не прикоснулся бы к ним… Между рогами выстроился хор грязно-желтых черепов; монотонным немолкнущим стуком они призывали юношу вступить под знамена тибетского демона. Нет, ни за что!.. Зову чудовищной диадемы из человеческих черепов услужливо вторили ожерелья и бусы из костей и зубов. Их назойливый звон сливался в сплошной мерзкий лай — так стая трусливых, брехливых хищников пугает, загоняет жертву к краю бездны…

Ни за что! Три хищных ока — столько же частей света в аду — вспыхнули яростным пламенем, обещали казнь и страдания в обмен на слабость и предательство. Змей отступил, оставаясь в душе непоколебимым и твердым. Никогда! Свирепая пасть разверзлась, как земля в пик землетрясения. Жуть!

Из ощерившейся бездны вылезли наружу клыки-клинки, пахнуло зловонным жаром, пророкотала ядовитая отрыжка… О-хо-хо-хо! Докшит, подобно опытному шаману, за считанные мгновенья завел себя, испепеляя время, искривляя пространство, семимильными шагами приблизился к состоянию транса. Вот и экстатический напиток подвернулся в нужную минуту. Подвернулся, да коварно пролился за край сосуда, едва-едва не достал вишневой струей маски Морского змея — едва не утопил душу юноши… А докшиту все нипочем! Хохотнув, качнул опасно сморщенным черепом, в котором, точно в кокосовом орехе, дыра проделана, пугнул парня кровавым вином — и, жадно припав к пробитому черепу, пил, пил, пил… С жутковатым бульканьем выливаясь из дыры в голове, не попадая в остекленевшую пасть докшита, кровь сбегала по его бутафорским клыкам, застревала, путалась в капроновой бороде, наконец, отыскав путь к свободе, обрушилась на два барабана. На два крошечных барабана, расплескиваясь, разливаясь каплями чьей-то жизненной силы и любви, сбегала настоящая кровь.