Любовь.mp3 - Павел Парфин Страница 19

На прелюдию по сценарию отводилось не более получаса. Все, полчаса истекли. Полчаса без крови, без разговоров о крови, без малейших намеков на ее безграничную власть и силу. Полчаса без страха за свою и чужую кровь!.. Целых полчаса Морской змей не думал о том, что ему придется расстаться со своей кровью и впустить в себя чужую. Как незваного гостя — впустить! Как татарина… Чужая кровь в твоем организме, в твоем сердце и мозге — это неопределенность и неуверенность: цело, на месте ли еще твое «я», или кровавый отлив унес его в обетованные глубины Гемоглобова, растворил, разбросал, разметал, будто буря, по десяткам одиноких чужих бухт. Это настоящая беда — чужая кровь! Алая рулетка, пущенная рукой чужой судьбы. И ты вынужден сыграть в нее, как бы ни противился этому. «Как бы я ни сопротивлялся, мне не отвертеться! — от бессильной ярости Змей заскрежетал зубами; вышло это так громко и выразительно, что проходившая мимо маска-кошка в испуге отпрянула в сторону. — У-у, Кондрат, будь ты проклят!»

Морскому змею пора начинать, а душу будто стадо слонов вытоптало. И привкус дурацкий во рту — горечь отчаянья на языке и на сердце. А ведь так классно все начиналось, и вино было классным!.. Но не убежишь ведь — поздно. От себя убегать всегда поздно. Что же делать? Черт, хоть вешайся, хоть стреляйся! «Эх ты, Ромео недобитый!» — Змей горько вздохнул. А все, кто в этот момент толкались рядом, очень удивились, что молодой человек в ужасной маске так тяжко вздыхает.

Наконец Змей вплотную подошел к вертикальной конструкции в белом. Судя по ее угловатым очертаниям, ее соорудили из двух стульев — поставили друг на друга и накрыли сверху белой простыней или скатертью. Несколько минут Змей рассеянно, не сознавая того, что делает, рассматривал необычную инсталляцию, помещенную на верху импровизированного постамента. Когда же наконец до него дошло, что перед ним, он замер, очевидно, пораженный увиденным; затем грязно выругался: «Говняный авангард!» — плюнул зло на белую ткань и уже махнул было рукой, чтоб разнести ко всем чертям инсталляцию… Как вдруг опять застыл, будто напоролся на невидимую стену. Ярость снова сменилась отчаяньем; Змей опустил руки, вжал голову в плечи, из маски раздались тревожные, надрывные звуки — он плакал: «Боже, Ален, девочка моя! Как ты там?»

Инсталляция и в самом деле вызывала противоречивые чувства, проникая в самую душу, — шокировала, завораживала, возвращала к памяти имена и события, казалось, благополучно упрятанные в лабиринтах сознания… На белом поле простыни — безобразный клубок из красных и черных трубок, точно из… Чу, показалось, клубок мерзко шевелится — это живое месиво из червей! Боже, для кого они?! Для чего?! Спустя минуту-другую на месте чудовищной картины, нарисованной испуганным воображением, возникла другая — уже реальная, но такая же гадкая. При близком рассмотрении, при укрощенном гневе и волнении стало ясно, что уродливый клубок свит не из гигантских червей, а из… прозрачных гемоводов, наполненных вперемешку свежей и уже свернувшейся кровью. Бр-р! Морского змея всего передернуло, будто он проглотил какую-то дрянь. Однако ж сумасшедшая инсталляция сделала-таки свое дело, «сделала» беззащитного парня в маске чудовища — внезапно, подобно искре зажигания, заставила работать мотор его памяти. «О Ален, любовь моя! Жива ли ты? Я с тобой, моя ненаглядная! Вот только закончу здесь…»

«Сначала начни! Пора!!» — словно не он сам, а чужой голос поторопил его, подтолкнул к окну. В углу, в двух шагах от дьявольского клубка, спрятавшись за створками жалюзи, Змея ждала гитара. Слава Богу, он не один! Слава Богу!.. Теперь ему будет легче думать об Ален; он пожертвует песню о любимой своей, он замолит вину перед той, для которой…