Волнолом - Владимир Прягин Страница 20

Да, вот именно.

Это то, чего пытались добиться в ходе того приснопамятного эксперимента – под наблюдением лучших специалистов, с использованием всех ресурсов конторы. С добровольцами творили такое, что четверо из пяти вскоре сошли с дистанции. Остался лишь Генрих. Он боялся тогда, что сдохнет, валялся в полубреду и все же услышал однажды, как кто-то из наблюдателей произнес недоверчиво: «Качественный скачок».

А на следующий день его величество дал отбой. Решил, что страна к таким вещам еще не готова. И сейчас, глядя на Сельму, Генрих подумал, что, возможно, король был все-таки прав.

– Как? – спросил он. – Как ты этому научилась?

– Я просто поняла главное. Надеяться можно лишь на себя. Надеяться и терпеть – и тогда получится то, во что другие не верят. Пусть даже для этого потребуются годы.

– Ты трансформировала свой дар в одиночку? Без посторонней помощи? Знаешь, мне с трудом в это верится. Кто-то должен отслеживать со стороны, корректировать…

– Правда? Ладно, давай сравним. У тебя имелись такие корректировщики, целая свора. И чем они тебе помогли? Будь честен сам с собой, Генрих. Тебя оскопили. Без дара ты просто огрызок, червяк, который боится выползти за порог. Последние двадцать лет ты не живешь, а в лучшем случае существуешь.

– Тебе кажется, что ты хорошо меня знаешь?

– Я знаю о тебе более чем достаточно. Ты очень помог мне – я, глядя на тебя, поняла, каких ошибок следует избегать, чтобы жизнь не пошла насмарку. В этом смысле ты был моим маяком. Я думала о тебе каждый раз, открывая канал.

Генриху сразу вспомнились слова генерала, произнесенные на месте убийства: «Вас тут не было, это ясно. Была словно бы мысль о вас». Ну да, при таком расходе энергии даже мысль обретает реальный отсвет.

И кстати, о побочных эффектах.

– Объясни про чертополох. Почему он прорастает там, где ты побывала? У профессора – просто джунгли. Или ты настолько свихнулась, что специально его выращивала?

Она поморщилась:

– Генрих, ну что за глупости? Ты и сам догадываешься, что в доме он материализовался случайно. И нужен был совсем не для этого.

– А для чего?

– Это символ, на который замкнут канал. Простой, но изящный ход, который, признаюсь, тешит мое тщеславие. Невзрачный цветок, способный сотворить чудо.

– Не понимаю.

– Поймешь и оценишь, увидев целиком всю картину. Потерпи, я ведь обещала, что осталось недолго.

В парке все так же звучали веселые голоса, кто-то смеялся. Бренчали струны, вызывая аплодисменты. Но в закуток, где лежал убитый, никто ни разу не заглянул. Люди словно сговорились обходить его стороной – или просто не замечали. «Фаворитка» позаботилась, не иначе.

– Скажи, Сельма, а ты действительно знакома с кронпринцем? В смысле с нынешним королем?

– С кронпринцем – да, с королем – еще нет.

– Любишь загадывать ребусы?

– Обожаю.

– Ты замышляешь что-то против королевской семьи?

– Ах, милый Генрих, – она подмигнула, – я на такие мелочи не размениваюсь.

– Боюсь даже спрашивать, что для тебя не мелочь.

– Пустить историю по новому руслу. Или, как выразились бы современные умники, заставить ее свернуть с колеи, ведущей в тупик.

Его разобрал нервный смех.

– Ты действительно ненормальная.

– Как и ты.

– Не равняй себя со мной. Ты – убийца. Мне отвратительны твои действия.

– Правда? – Ее голос зазвучал вкрадчиво. – Нет, Генрих, тебе даже запах нравится.

– Что? Какой запах?

– Тот самый. Помнишь – медвяный, легкий? Так ты его описывал. Хотя остальных от него тошнит.

От такого абсурдного довода Генрих несколько растерялся и не нашелся что возразить. Сельма с интересом наблюдала за ним. Потом сказала:

– Да, мы на одной стороне. Ты подсознательно это чувствуешь, но пока отказываешься принять. А это очень важно, поверь.

– Ты пришла сюда ради этого?

– Чем не причина? Хотела познакомиться лично. Удачно, что ты сегодня тоже решил проветриться.

– И я еще должен верить, что ты за мной не следишь?

– Нет, не слежу. – Она говорила терпеливо, будто с ребенком. – Вот за твоим генералом – присматриваю. А ты, повторяю в десятый раз, мой союзник. И если надо, то найти тебя – не проблема. Вот как сейчас.

– Откуда ты вообще меня знаешь?

– Пообщалась с одним из тех, кто двадцать лет назад устроил над тобой вивисекцию. Он рассказал много интересного.

– Да ну? Вот так взял и выболтал подробности о секретном проекте? Что-то меня терзают сомнения.

– Зависит от того, как расспрашивать. – Она пожала плечами. – Пришлось постараться, зато теперь я знаю твою историю. С тобой тогда поступили подло, решили все за тебя. Думаю, пора это исправить.

– Каким же образом? – усмехнулся он. – Снимешь клеймо?

– Нет, – сказала Сельма будничным голосом. – Ты сам его снимешь, если захочешь. Это должно быть твое решение. А я просто его ослаблю. Пожалуйста, молчи и стой неподвижно.

Она сняла перчатку, поднесла руку к его лицу и легонько прикоснулась ко лбу. Генрих хотел отшатнуться, но понял, что его опять обездвижили. Почувствовал кожей между бровей прикосновение ее пальцев – кажется, Сельма чертила руны, одну прямо поверх другой.

Во лбу появилось жжение – сначала легкое, потом все сильнее, будто к коже приложили раскаленный железный прут. Генрих зашипел, попытался дернуться, но невидимые путы держали крепко.

Боль туманила разум. С миром вокруг происходило что-то неправильное – противоположная стена отодвинулась в невообразимую даль, а Сельма исчезла из поля зрения, хотя по-прежнему была рядом. Воздух перед глазами смерзся в мутное зеркало, в котором он увидел свое перекошенное лицо. Стекло покрылось чернильной изморозью, и по нему пробежала вертикальная трещина, рассекшая лоб зеркального двойника. Тот заорал беззвучно, и Генрих заорал вместе с ним, а потом сознание отключилось.

Придя в себя, он понял, что стоит, опершись рукой о стену, и жадно глотает ледяной воздух. Кожа на лбу саднила, как заживающая царапина, но недавняя боль ушла.

– Ну наконец-то, – сказала Сельма. – Я уж думала, до вечера простоишь.

– Что ты… – Он никак не мог отдышаться. – Что ты сделала?

– То, что и обещала. Твое клеймо треснуло. Дальше справишься сам – будет трудно и больно, но, надеюсь, смелости у тебя все же хватит.

– Бред какой-то…

– Да-да, понимаю, начинается интеллигентская рефлексия. Но это, пожалуйста, без меня. – Она усмехнулась. – Все, Генрих, давай прощаться. Холодно, сил нет – я уже вся трясусь.