Волнолом - Владимир Прягин Страница 19

Анна тихонько вскрикнула, побледнела. Опасаясь, что она лишится чувств от испуга, Генрих подхватил ее и усадил на перевернутый ящик, валявшийся у стены. Сам присел перед ней на корточки:

– Тихо, тихо, не бойтесь. Просто не смотрите туда.

Она послушно кивнула. Он хотел сказать еще что-нибудь успокаивающее, но тут за его спиной раздался смешок, и женский голос произнес:

– Не волнуйтесь, Генрих, девочка не будет смотреть. Она заснет на пару минут, пока мы побеседуем с вами.

И действительно – глаза у Анны закрылись, лицо разгладилось, а дыхание стало ровным. На губах даже появилась улыбка. Библиотекарша мирно дремала, привалившись спиной к стене.

Генрих медленно распрямился и обернулся.

Впервые он видел «фаворитку» вот так – напрямую, а не в отражении на стекле. И мог рассмотреть детали.

На первый взгляд она ни капли не постарела по сравнению с тем снимком двадцатипятилетней давности. Черты, как у античной богини, гладкая чистейшая кожа, густые темные волосы с медным отливом. Да, она и сегодня дала бы фору соперницам на королевском балу – по любым сколь угодно строгим критериям.

За исключением одного-единственного штриха, который смазывал всю картину.

Красота ее выглядела безжизненной, будто погасла искра, освещавшая лицо изнутри. И Генрих знал, в чем причина.

Светопись позволяет (за астрономическую сумму, естественно) сохранить молодое тело. Вот только очарование юности заморозке не поддается. И когда сквозь мордашку цветущей барышни проступает оскал пресыщенной стервы, наука помочь не в силах.

Наверняка «фаворитка» все это понимала, но сдаваться не собиралась. Куда там! Наряд у нее был смелым, если не сказать вызывающим, и опережал движение моды как минимум на пару сезонов. Юбка заметно выше колен, сапожки с тонкими высокими каблуками, короткая, но роскошная снежно-белая шуба. Длинные волосы с тщательной небрежностью рассыпаны по плечам.

– Налюбовались, Генрих?

– Да, – буркнул он, – спасибо. Я, кстати, не знаю вашего имени.

– Можете звать меня Сельмой.

– Что с ним случилось? – Генрих кивнул на труп, остывающий в луже крови. – Это вы с ним такое сделали?

– Он потерял чутье. Перестал улавливать, в чем состоит веление времени и тонкость исторического момента. А это, знаете ли, смерть для художника.

– А вы, значит, ни при чем?

– Ему просто не повезло, что я оказалась рядом. Из-за этого его ощущения стали – как бы это выразиться? – более острыми. Но я за ним, естественно, не охотилась. Зачем он мне? Всего лишь мерзкий, убогий шут.

– А трое других? Механик, аптекарь и профессор истории? Тоже попались под горячую руку?

– Ну что вы, ни в коем случае. К встрече с ними я готовилась много лет.

– Зачем?

– Чтобы направить через них поток света. И если бы существовал способ сохранить им при этом жизни, я, поверьте, была бы счастлива. Они достойные люди и не сделали мне ничего плохого. Безвинные жертвы. Но, к моему глубочайшему сожалению, иначе было нельзя.

Она говорила спокойно, с искренней убежденностью. И от этого Генриху стало по-настоящему страшно. Он скрипнул зубами, взял себя в руки.

– Куда направлялся поток? На какую цель? И почему именно через этих людей?

– Слишком много вопросов, Генрих. – Она обворожительно улыбнулась. – Согласитесь, если все заранее объяснить, то будет неинтересно. Ваши коллеги-ищейки утратят стимул.

– Это для вас игра?

– Это дело всей моей жизни. И оно еще не закончено, поэтому извините – ответов пока не будет. Просто знайте – я стараюсь не только и не столько ради себя.

– Ради кого тогда?

– Ради таких, как мы с вами, Генрих.

«Фаворитка» подошла, прикоснулась к его плечу. И опять Генрих был уверен – она не заигрывает, не пытается задурить ему голову, а действительно хочет нечто донести до него. Спросил:

– Что значит «таких, как мы»?

– Я говорю о тех, для кого светопись – не развлечение, не ремесло, позволяющее заработать на хлеб, и не разменная монета в политике. О тех, для кого светопись – это дверь, ведущая в новый мир, на ступеньку выше.

– Вы меня с кем-то спутали. Я не владею светописью.

– Нет, Генрих, не спутала. Я же вижу – вы прекрасно поняли мою мысль.

– А я вижу перед собой сумасшедшую, которая убивает людей. И самое лучшее, что сейчас можно сделать, – это отвести вас в контору, – он ухватил ее за плечо, – чтобы кошмар закончился.

– Увы, Генрих. От визита в контору я вынуждена пока отказаться.

Она подняла свободную руку и провела указательным пальцем перед его лицом сверху вниз. Будто желала начертить прямо в воздухе вертикальный штрих – символ «лед», одиннадцатую руну старшего алфавита. Генрих почувствовал, что не может пошевелиться. Даже выругаться не получилось – язык будто примерз к гортани.

– Все хорошо, не пугайтесь. – «Фаворитка» ободряюще кивнула ему. – Вам понятен смысл этой демонстрации? Ах да, простите, говорить уже можно.

– П-понятен…

– Тогда можете разжать пальцы и отпустить меня.

Он отдернул руку и уставился на Сельму во все глаза. То, что она сейчас сделала, было невероятно.

Чтобы задействовать светопись, требуется носитель, твердый материал – дерево, металл, камень. На поверхности делаются насечки, которые удержат чернильный свет. На этой аксиоме построен весь теоретический курс, вся система преподавания. А «фаворитка» играючи обошла ограничение – буквально на пустом месте. И так же легко отменила действие. Это ведь…