Война за империю - Евгений Белаш Страница 20

— Здравствуйте, Семен Маркович. Вольно. Как ваши успехи?

— Спасибо, движемся понемножку. Хотя, конечно, работать и работать. Но ученики толковые, справимся.

Черкасов подошел вплотную к Солодину. Хотя для своего преклонного возраста он был вполне представительным мужчиной, но рядом с дышащим хищной силой и здоровьем Солодиным, генерал казался низкорослым и сухоньким.

— Услышали? — спросил Черкасов.

— Да, — Солодин чуть развел руками в извиняющемся жесте, дескать, ну кто же виноват, что у меня такой чуткий слух. — Прежде всего, заминка моих учеников, когда они вас увидели и здоровались. А еще пол деревянный, под ногами скрипит. У каждого человека походка особенная. Вы слишком жестко шагаете и чуть подволакиваете левую ногу. Китай?

Черкасов улыбнулся, оценив деликатность подчиненного, предположившего причиной его хромоты исключительно суровое боевое прошлое.

— Нет, обыкновенная старость. Позвольте полюбопытствовать, что за стихотворение вы читали?

— 'Саперы' Редьярда Киплинга. Киплинг это…

— Знаю, — вежливо, но достаточно жестко оборвал генерал полковника. — Вы еще пропустили в конце каждого абзаца строку 'Инженерных Ее Величества войск, с содержанием и в чине сапера'.

— Я подумал, что учитывая с кем мы сейчас воюем, это потянет на восхваление английских вооруженных сил. У меня уже было достаточно неприятностей из-за… идеологии.

В коридоре было умеренно шумно, в узкую щель приоткрытой двери время от времени заглядывал любопытный глаз.

Черкасов нахмурился.

— Собственно, об этом я и хотел побеседовать. Вы ведь на сегодня закончили? Прекрасно. Пройдемте-ка ко мне в кабинет, поговорим по-нашему, по-военному, так сказать.

Строго говоря, собственный кабинет у генерал-лейтенанта был, большой и просторный, но Черкасов его не любил, используя в основном как комнату совещаний по особо важным вопросам и для приема столичных комиссий. Своим личным уголком и базой генерал давным-давно сделал бывшую каптерку, по слухам, обставив ее в строгом аскетичном стиле двадцатых. Туда приглашались лишь избранные для особо ответственных бесед. Поэтому Солодин был с одной стороны, весьма польщен доверием. С другой, держался настороже.

Кабинет оказался вполне жилой и довольно комфортной угловой комнатой, обставленной скромно, но со вкусом и достатком. Из антуража выбивались только печка-буржуйка, которой, впрочем, давно не пользовались, да топчан, аккуратно застеленный одеялом в веселую красно-голубую клетку.

— Присаживайтесь, Семен. Поговорим.

Черкасов опустился на приземистый табурет, кивком указал гостю на второй и достал папиросу. Вопросительно глянул на Солодина. Тот, устраиваясь удобнее, отрицательно мотнул головой.

— Ну и славно, курить — здоровью вредить, — одобрил генерал. — А я вот никак не могу отказаться. И легкие уже пошаливают и все такое… Зараза вот такая табачная. Ну да ладно. Теперь о серьезном.

Он очень внимательно взглянул в глаза Солодину.

— Семен… кстати, ничего, что я к вам так, по-простому?

Солодин не стал возражать.

— Так вот, вы у нас новый человек. И здесь, в моем заведении, и вообще в Союзе…

Он сделал паузу, как бы предлагая Солодину вступить в беседу.

— Я бы так не сказал, — подхватил тот, — с Испании, это уже не новый.

— Новый, новый, — мягко, но непреклонно настоял Черкасов. — Почти все это время вы провели по гарнизонам да полигонам. Ну и на войне. А теперь вы наполовину человек гражданский. И даже преподаватель.

— Ну, в общем-то…

— И не надо со мной спорить в таких вопросах, — в голосе Черкасова явственно прорезался металл, напоминая собеседнику, что перед ним пусть эксцентричный и незлой, но все-таки заслуженный и вполне себе жесткий генерал-лейтенант. — Мне, друг мой, сильно под шестой десяток. Я многое видел и многое знаю. Больше чем вы, Семен, гораздо больше.

Он сделал глубокую затяжку, пустил густое облачко дыма, Солодин терпеливо ждал. Несколько раз затянувшись, Черкасов отложил дымящийся цилиндрик в простую стеклянную пепельницу.

— Продолжим, — буднично сообщил генерал. — Я вас не пугаю, не учу и не воспитываю. Я объясняю то, чего вы по неопытности не понимаете. Пока не понимаете. Одно дело — узкие коллективы, где все друг друга знают и ценят воинское мастерство. Да и просто побаиваются связываться с командирами. Там вы могли допускать свои оговорки. Но там — не здесь. Сейчас не тридцатые, конечно, но тем не менее. Многое изменилось, однако все же не стоит так явно показывать свою особицу. И бравировать ею — тем более.

— Да не бравирую я, — Солодин потер виски, качнувшись на табурете вперед-назад, — не бравирую. Ну что могу поделать, мне уже сорок лет и большую часть из них я шатался по местам, где коммунизма днем с огнем не сыскать.

— Изживайте это, — серьезно посоветовал Черкасов. — Иначе плохо закончите. Я вообще удивляюсь, как за вас раньше не взялись. Даже если вас протежировал сам Павлов. Да, сам Павлов — повторил он, заметив сдвинувшиеся брови Солодина, — все равно с огнем играли. Но, коли уж коса до поры проходила мимо — не искушайте судьбу.

— Павлов ценил мастерство и профессионализм, — буркнул Солодин. — За это меня и заметил.

— Но теперь его нет, — непреклонно гнул свое Черкасов, — а вы здесь, что для полковника военно-инженерной службы и перспективного командира… хм…

— Я переведен на преподавательскую работу в целях укрепления обороноспособности страны путем передачи новому поколению командиров Красной Армии бесценного практического опыта, — отчеканил Солодин, выпрямившись.

— Вы вышвырнуты в опалу. Улетели бы и дальше, но удержались как раз потому, что боевой и успешный командир. Однако не факт, что не покатитесь дальше. Это наверх долго и тяжело лезут, вниз падают, легко и быстро.

Черкасов снова затянулся папиросой. Солодин молчал.

— В общем, Семен Маркович, считайте все это дружеским советом. Вы меня устраиваете как подчиненный и преподаватель. Нашему заведению нужны новые люди и опытные командиры, чтобы передавать живое знание. Поэтому я вас посильно прикрою и защищу от кляуз и происков недоброжелателей. Помогу с преподавательской карьерой, коли уж с боевой службой так получилось. Со временем, возможно, порекомендую и к переводу в Москву. Но только до тех пор, пока не запахнет откровенной антисоветчиной. А если вы станете распевать песни и стихи нашего врага, с которым идет война, то трудно будет найти что-то более антисоветское, понимаете?

— Яснее некуда, — мрачно ответил Солодин. — Прикажете конспектировать учения классиков от корки до корки?

Черкасов прищурился.

— Для начала неплохо было бы избавиться от сарказма. Неуместен он здесь. Совсем.

— Извините, Сергей Викторович, — сник Солодин, — гордыня обуяла. Виноват, сделаю выводы.