Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости - Валерий Белоусов Страница 20

— Што ты тут роешь, небога, што гэта за ямка заячья? — Красноармеец Кныш накинулся на молодых бойцов с яростью, трудно предположимой в таком милом дядьке. — Та хрен с им, с УставАм вашим! Траншею, траншею мы копать будем… ну, ежели не успеем, так хоть выроем окоп! В окопе, братцы, там хорошо, там же ведь все рядом, соборно, на миру. А в тэтой ямке будешь сидеть, как тот суслик, ничего не видя, усего боясь и сам себя жалея…

Потом, прищурив, будто прицеливаясь, глаза, оглядел внимательно вал, добавил с тоской:

— Эх, мне бы сейчас сюда мой верный кулемет, да патронов побольше, да бочку воды… Да я тут до морковкина заговения просижу… — И уверенно добавил: — Ройте, усердней ройте, братцы, родная землица — она одна русскому солдату защита и спасение… сам проверял!

22 июня 1941 года. 01 час 49 минут.

Брестская крепость. Северный остров. ДНС № 5

Осторожный стук в дверь…

Босая Августа, в накинутом на плечи халате, под которым видна ночная рубашка, шлепая ногами по крашеным доскам пола, испуганно спрашивает:

— Кто там?

— Августа, открой, это я, Шура…

— Ой, Господи, Шурка, что случилось-то? Заходи… тихо только, маленький дрыхнет…

— Буди его, — решительно говорит соседка. — И сама давай, собирайся — к нам посыльный из полка приходил, велел всем спускаться в бомбоубежище…

— Шура, слушай, ты меня, конечно, извини, подружка, — Августа строго поджала губы, — но меня ваши полковые тревоги уже не касаются! Мы уже на дивизии, — с гордостью заявляет женщина. А потом, с досадой, добавляет: — Это просто свинство какое-то! И Юрку я только еле-еле уложила, потому как всю ночь под окном то солдаты топают, а то техника скрежещет. И что, мне опять его будить, одевать?! Не пойду. Хватит с меня ваших осоавиахимовских игрищ…

— Густа, не дури… пошли уже с нами?

— Иди, иди давай, куда шла… мало, что мужа невесть зачем среди ночи унесло, так и мне туда же? Не пойду никуда, я же не дура набитая. Спи, спи, сыночек… все хорошо!

Между тем на улице между командирских домов уже начинает собираться небольшая толпа — 170 семей, около 700 человек… Закутанные в одеяла детишки спросонок хнычут…

— Товарищи женщины, товарищи дети, соблюдайте порядок. Нет, ничего с собой брать не надо! Только документы! Никаких вещей! Детское питание — можно… Да мы же вернемся к утру, я вам обещаю! — успокаивающе вещает заведующий гарнизонным клубом, старший политрук Махров.

Так и пошли люди из дому — в халатиках, в домашних тапочках… Некоторые потом в таком виде до Красноярска доехали…

…На асфальте лежит оторванная детская ножка. В абсолютно чистеньком, беленьком носочке…

22 июня 1941 года. 02 часа 00 минут.

Крепость. Цитадель. Танковая рота 75-го отдельного разведывательного батальона 6-й стрелковой дивизии

— Та-та-та-та… Гррммм! — Выбросив темное, даже в ночной мгле, облачко бензинового выхлопа, двигатель наконец запустился…

Командир-танкист (тот самый, который так был ошарашен зловещим предсказанием кучерявой блондинки в парке нынешним вечером — он даже свою роскошную форму переодеть не успел), отступая спиной вперед, помахивает мехводу обеими ладонями к своей груди — давай, давай, помаленьку…

Краса и гордость советского автопрома (именно так — даже движки ГаЗовские) плавающий танк Т-37А залязгал своими узенькими гусеницами и выполз из бокса…

— Боря, тут такое дело, слушай… — неслышно за гулом двигателя подошедший к танкисту комбат положил ему руку на плечо. — Короче, решили мы тебя в поход не брать.

Комроты Боря Элькин недоуменно вздернул вверх кустистые брови.

— Что значит, вы решили меня с собой не брать? За что?! Разве я в чем виноват? — Боря обиженно сбросил руку комбата со своего плеча.

— Что значит — за что? — тщетно пытается успокоить его комбат. — Я тебе что, порицание выношу?

Но Элькин непреклонен:

— А разве же нет? Это что же, вы в бой пойдете, а я в каптерке припухать буду? Милое дело. Товарищ капитан, вы права такого не имеете! Я подам рапорт командиру дивизии… Да я! Я самому Ворошилову напишу!!

— Утихни, чудила! — комбат по-доброму усмехнулся. — Я просто не так выразился. Не тебя лично решили не брать, а твои керогазы… Ну ты сам посуди, на что они нам в поле — броня у них картонная, из оружия — один пулемет… Лишняя обуза! Короче, слушай мой приказ. Поступаешь в распоряжение майора Гаврилова — ну, ты его знаешь, на корпусной партконференции его недавно ебали… ну, ладно, это дело прошлое… Будешь, значит, его под локотки поддерживать. Чтоб он опять не упал, как в тот раз, выходя подшофе из ресторана… [29]хе-хе. Все, все, Боря, без разговоров, я умываю руки.

И, запрыгнув на подножку БА-10А, держась рукой за створку приоткрытого бронещитка, комбат убыл — поехал догонять уходящий разведбат…

Только Боре рукой напоследок весело помахал. Больше они уже не увидятся… никогда.

Элькин с печалью посмотрел на свои выстроившиеся на брусчатке стройной колонной «керогазы»:

— Эх, вы-ы-ы-ы… За что нас так обидели? Броня картонная, броня картонная… Вот уж нет! Это все же боевая машина! Мы еще себя пока-а-а-жем…

И с досадой поправив свою роскошную, специально по особому заказу за большие деньги построенную фуражку, он грустно побрел искать опального майора Гаврилова…

…На брусчатке — вверх дном — лежит роскошная, не уставная фуражка… простреленная… С засохшими пятнами крови…

Из танковой роты 75-го ОРАБ в район сосредоточения не вышел никто.

Во рву Крепости — спустя многие годы — была найдена истлевшая кожаная полевая сумка с «Записной книжкой командира». Владелец сумки — пропавший без вести лейтенант Элькин, Борис… отчество стерлось.

22 июня 1941 года. 02 часа 32 минуты.

Остров Пограничный

В замаскированных окопах и ДЗОТах, в полной боевой готовности залегли пограничники. В окопах они лежат уже довольно давно — с вечера, однако боеготовность не растеряли. Терпеливо выжидать долгими часами в засаде — им не привыкать…

Внезапно ночную тишину разорвал истошный визг…

Старший сержант-сверхсрочник с досадой перегрыз травинку и обреченно прошептал:

— Все! Зарезал-таки наш старшина Ющера…

Боец, из прибывших на окружные стрелковые соревнования спортсменов, с немым вопросом в глазах взглянул в его сторону…

— А, да ты, брат, не знаешь… — горько усмехнулся «старшой». — Понимаешь, тут вот какое дело… Наш старшина, Москаленко, всех наших заставских кабанов так почему-то называет — говорит, иначе их ему колоть жалко! Рука у него иначе не поднимается! Это у него что-то глубоко личное, я так понимаю… А какой у нас кабан был, ты не поверишь, увидишь — закачаешься… А умный был, как пограничная овчарка — все команды знал! А здоровущий какой! Старшина ведь поросеночка из-под самой Полтавы, из Всесоюзного НИИ свиноводства привез, от свиноматки — призера ВСХВ…