Свое время - Яна Дубинянская Страница 2

Абсолютные Часы в небе стоят, чего не бывает никогда, нет, конечно же, не совсем — вот, мигнула, сменилась цифра секунды, — и наконец доходит, что пора бы выйти из экстренного хронорежима, сбалансироваться и встроиться в синхрон, иначе и внутрь не пустят. Нажимаю не те клавиши, и меня бросает с размаху в режим экстренного замедления, хроноперепад ударяет в голову, будто пенный праздничный психотроп, Часы срываются с места как безумные, цифры мелькают так, что не разобрать, — и пока простой фокус синхронизации удается довести до конца, всеобщее время успевает уйти на сорок минут вперед от условленного с Маргаритой. Она меня, конечно, убьет.

Запрашиваю вход. Над черно-льдистой поверхностью пристани приподнимается люк, совсем близко, почти в полушаге. Становишься в точку по центру и плавно спускаешься вниз, это весело и здорово, как в детстве. Бесчисленные миры остаются снаружи. Облегающий хронос искрит и пощипывает кожу, особенно губы и возле глаз, но я уже почти привыкла.

Первый зал — сплошные зеркала. Зеркальные стены и перегородки с эффектом призмы, пол и потолок: психологическая примочка — прежде чем войти в контакт с другими людьми, неплохо сначала освоиться хотя бы в обществе себя самой. Меня здесь много, значительно больше, чем нужно, — зато я красивая, мне всегда был к лицу облегающий хронос, жалко, что волосы под ним приходится прилизывать гладко, по форме головы. Ничего, тоже стильно: стройная, гибкая, сверкающая змея. Хотя, конечно, эти зеркала врут, льстят, истончают фигуру: я заметила, когда последний раз была здесь с Ормосом, стройный, ну, почти стройный Ормос — это так забавно, мы оба смеялись. Наверное, и я не такая на самом деле. На что только ни идут владельцы злачных мест, чтобы затащить клиентов во всеобщее пространство…

И время. И ты опоздала.

В третьем зале начинают попадаться посетители, они гнездятся парами и компаниями, цветные, словно колонии микроорганизмов в учебном имитаторе, они взрываются вспышками хохота и бурно жестикулируют, посверкивая перепонками хроносов на кончиках пальцев и непостижимым образом умудряясь не соприкоснуться друг с другом. У опытных тусовщиков вырабатывается чувство дистанции, четкое, до миллиметра, — а я никогда не умела, и мне, в который раз за сегодня, становится страшно. Особенно когда один из них зачем-то встает, отлепившись от своей колонии, и проходит мимо. По своим делам, слава богу.

А Маргариту я нахожу только в шестом или седьмом зале.

Конечно же, она не одна. И потому — перевожу дыхание — из-за моего опоздания не особенно переживает. По ее хроносу ритмично пробегают сверху вниз золотые огоньки, замедляясь на груди и бедрах и стремительно соскальзывая по скрещенным стройным ножкам. Никогда не видела раньше такого режима, ну да я же не тусовщица, зачем мне следить за модой? Маргарита совсем не изменилась; отметив этот факт, ловлю себя на том, что, конечно же, подсознательно ожидала примет старения, износа, распада — честной платы за хронотранжирство, не восполнимое никакими экстразамедлениями. Ничего подобного. Она ослепительна. Настолько, что обратить хоть какое-то внимание на ее спутников просто не приходит в голову.

Наконец, Маргарита замечает меня. Призывно машет, и золотой дождь очерчивает стрелами ее вскинутую руку.

Подхожу. Стараюсь двигаться плавно и уверенно, по­мня, как отражалась в тех зеркалах, какая я красивая и гибкая, фигура у меня гораздо лучше, чем у Маргариты… не могу. Их слишком много. Накатывает паника, и хочется бежать, подальше от них, прочь отсюда, во флай, в личное пространство, в хронос, расширенный до пределов стен, в свой мир.

— Мальчики, это Ирма, — она поднимается мне навстречу и делает угрожающее движение, от которого я, кажется, все-таки отшатываюсь, хоть и знаю, что тусовщики уровня Маргариты прекрасно умеют изображать ритуальный поцелуй в щечку, на миллиметр не донося до нее хроноса и губ. Улыбаюсь в ответ.

Двое парней (двое?.. только двое?) встают из-за столика. Ближайший ко мне протягивает руку:

— Андрэ.

Перламутрово мерцающий хронос, тоже, наверное, мо­да, скрадывает черты его лица. Его рука повисает в воздухе, потому что это выше моих сил. Киваю, улыбаюсь, повторяю свое имя.

— А это мой друг, — тусовщик глушит неловкость, словно помехи в сети, напором сплошного позитива. — Давай-давай, Чипастый, подойди поближе, познакомься с девушкой!

Поворачиваюсь с окаменевшей улыбкой. Почти решаюсь все-таки подать ему руку, Маргарита же смотрит, это глупо, в конце концов!..

В самый-самый последний момент — понимаю, вздрагиваю, узнаю.

Наши пальцы соприкасаются, и общее пространство, на мгновение зашкалив пронзительным воем и треском, взрывается снопом слепящих искр. Синих, убийственных, невыносимых.

— Как вы относитесь к жанровому сегменту литературы, например к фантастике?

— Ну, знаете, было бы смело назвать этот многогранный и многообещающий бизнес литературой. Вам когда-нибудь попадалась современная фантастическая книга без привязки к мультимедиа? Без игры, без кино, без саундтрека, гипертекста, интерактива? Просто написанная черным по белому, голыми словами? Вот видите, вы уже улыбаетесь. Конечно, я отношусь ко всему этому с понятным восхищением, как к любому перспективному и грандиозному мегапроекту. Но с моей стороны было бы форменным безрассудством туда сунуться. Если я вдруг завтра возьмусь за фантастику, боюсь, получится литература, и не более того. У меня оно почему-то всегда так (смеется).

Интернет здесь ходил хорошо, прямо-таки летал, а вот мобильная связь почти не пробивала. Пришлось встать из-за столика и, оставив ноут, подняться по витой лесенке, причем со второго витка ни столика, ни ноута уже не было видно. Богдан успокоил себя тем, что кроме него в подвальчике сидела только одна девчонка, в очочках и с планшетом, отличница — вряд ли такая пойдет на криминал, соблазнившись громоздким старым компом.

Конечно, он не пошевелился бы, если б звонил кто-то другой, не Леся.

Набрал номер.

Она отозвалась сразу:

— О! Теперь слышно? Богдасик, солнце, мы сидим в «Склянке», подходи. Дождемся тебя и двинем на эротические чтения, они с восьми и до упора, если опоздаем, ничего. Там будет Арночка, я ее обожаю! И, мне тут подсказывают, даже Нечипорук…

Леськин голосок щебетал в трубке, перекрывая далекую музыку, смех и шум, и все это было так странно. Вот он я, стою на ступеньке, облокотившись на перила, прижимаю к уху трубу, а в ней — Леськин голос. И ничего особенного не чувствую, и даже рука не вспотела, с ума сойти. Впрочем, мама всегда говорила, что он, Богдан, бесчувственный. Мама права, она всегда права, он давно научился признавать это на автомате, не задумываясь, что капитально облегчает жизнь.

— Ну? Где ты пропал, опять не слышно?.. Тебя ждать?

— Жди, — сказал Богдан. Хотел добавить «я скоро», но фиг его знает, может быть, скоро не получится, эта «Склянка» черт-те где, и пока принесут счет, пока сдачу… Брал он один чай, а купюра в кошельке оставалась крупная, сотня. И с ней, кстати, предстояло еще как-то дожить до стипендии, а если провожать Лесю на маршрутке, то это семь пятьдесят в оба конца; стоп, маршрутки же ходят до одиннадцати, придется, наверное, брать такси… вот дурак, и кто тебе сказал, что ее некому будет сегодня проводить?