Азовский гамбит - Иван Оченков Страница 2

Перед покоями царицы небольшое столпотворение. Входить внутрь персонам мужеского пола, за исключением особ духовного звания и докторов, не положено. Впрочем, сейчас и схимникам нельзя. Вон толпятся в углу с постным видом и по сторонам зыркают. Не иначе патриарха ждут.

Прочие придворные чины, спальники, стольники, напротив, лыбятся как пришибленные. Потому как любое событие в царской семье, не говоря уж о рождении ребенка вне зависимости от пола, все одно повод для наград всем тем, кто вообще никаким боком не причастен. Стоят и перебирают – что им от щедрот государевых перепадет? Кому кубок серебряный, кому чару золотую, кому шубу соболью… На войну дармоедов отправить, что ли? Пусть послужат родине, сукины дети!

Хотя, слава тебе господи, никакой войны пока что нет. С поляками «Вечный мир», да им сейчас и не до нас. С турками ратятся из-за Молдавского княжества. Те, в свою очередь, с ними по той же самой причине. И даже крымские татары после того, как казаки не без моей помощи захватили Азов, попритихли и старательно делают вид, что никакого дела до моих владений им нет и даже дороги туда не знают.

Кстати, о делах на Дунае. Никакой Румынии пока что нет и не предвидится, а на месте ее два вассальных от Блистательной Порты княжества. Валашское и Молдавское. Есть еще Трансильвания, тоже зависимая от турок, но большинство ее жителей даже не подозревают, что их потомки станут румынами, а искренне считают себя венграми.

Правят в этих княжествах те, кого назначат из Стамбула. Обычно это греки-фанариоты, заплатившие в казну султана приличествующую случаю сумму, но бывают и выходцы из местных боярских родов, как, например, княживший не так давно Стефан Томша. Я о нем, кстати, еще в прошлой жизни читал. Книжка, кажется, называлась «Племя Шоймару» ^[3]. Но не суть.

Этого самого Томшу с престола в Яссах ^[4] согнал польский магнат Потоцкий, усадив на него своего ставленника Александра Мовиле, или, как его называют у нас, Могилу. В Стамбуле подобную креативность, разумеется, не оценили и восстановили статус-кво. Правда, ненадолго, потому что Потоцкие тоже не успокоились, пока не втравили Речь Посполитую в на фиг никому не нужную войну. И как мне кажется, скоро кое-кто огребет. В моей истории, если я ничего не путаю, война продолжалась с переменным успехом и закончилась технической ничьей, но как будет здесь, даже не представляю. Ибо кое-кто успел растоптать всех бабочек на лугу…

Увидев меня, все присутствующие дружно бухнулись на колени, но я, не задерживаясь, прошел в покои Катарины. Та лежала бледная на большой кровати под балдахином. Рядом с мрачным видом суетился придворный лекарь О’Конор, а чуть поодаль няньки возились с ребенком. Моим ребенком.

– Как ты, Като? – тихо спросил я.

– Она вас не слышит, ваше величество, – поспешил пояснить врач.

– Спит?

– Скорее в забытьи.

– Это плохо?

– Все в руках божьих, – дипломатично отозвался тот.

По происхождению мой лейб-медик наполовину ирландец, наполовину француз и являет собой редкостное сочетание достоинств и недостатков обоих народов. Но мне он абсолютно предан, а также достаточно образован, да к тому же еще неглуп. Во всяком случае, когда я объяснял ему необходимость гигиены и антисептиков, не спорил, а четко выполнял все, что от него требуется. Обычно нынешние врачи в таких случаях встают в позу и начинают цитировать на латыни древних целителей, которые-де ничего подобного не завещали…

– Пьер, я хочу, чтобы ты сделал все возможное!

– Вы могли бы и не говорить этого, государь. Но я не всесилен.

– А ребенок здоров?

– О, ваше величество, с вашей дочерью все в порядке. Клянусь святым Патриком, мне не приходилось видеть прежде такого прелестного младенца.

– Так это дочь?

– Как, разве вам не сказали?

– Ну не то чтобы совсем не сказали, – усмехнулся я, осторожно принимая на руки теплый сверток. – Просто на радостях эту деталь забыли уточнить…

В этот момент дочь открыла глазки и удивленно уставилась на меня, как будто хотела спросить: «А ты вообще кто?» В сочетании со сморщенным красным личиком это выглядело очень забавно, и я не смог удержаться от улыбки.

– Красавицей будет, – убежденно сказала нянька певучим голосом.

– Дай-то бог, – недоверчиво отозвался я, после чего вернул младенца ей и размашисто осенил обоих крестным знамением.

– Кажется, государыня пришла в себя, – прошептал мне на ухо О’Конор.

– Като, милая, как ты? – тихо спросил я, подходя к жене.

Сразу видно, что роды дались ей тяжело. Бледный, покрытый испариной лоб, посеревшие губы и тяжелый взгляд. «Поставить бы ей капельницу с чем-нибудь укрепляющим», – мелькает в моей «премудрой» голове мысль.

– Кто родился, принц или принцесса? – нетвердым голосом спросила царица по-немецки.

– У нас с тобой родилась прекрасная дочь, – поспешил успокоить ее я.

– Жаль, – после недолгого молчания выдавила из себя она, – я надеялась подарить нашему дому еще одного наследника.

В этом вся Катарина. Ей плохо, она чуть не отдала богу душу во время родов, но все помыслы суровой шведской принцессы только о долге перед мужем и страной. В какой-то мере она, конечно, права. У нас с ней только один сын, и, если с ним что-нибудь случится, наследовать престол будет некому. Причем не только в Москве, но и в Мекленбурге. Но боже мой, неужели сейчас время?..

– Иоганн, я хотела бы попросить вас…

– Все, что угодно!

– Обещайте мне, что наши дочери не станут монахинями, – еле шепчет она.

– Не беспокойся об этом. Придет время, и мы вместе выберем нашим девочкам достойных женихов.

– И еще, – продолжила она, не обращая внимания на мои слова. – Когда меня не станет, вы должны будете жениться вновь. Обещайте, что ваша избранница не будет принадлежать к королевскому роду.

– Кать, что ты несешь? – изумился я ходу ее мыслей.

– Можете даже жениться на вашей Алене, если она так уж мила вашему сердцу. Единственное, о чем я прошу, чтобы никто не мог равняться по происхождению с нашим сыном Карлом Густавом. У него не должно быть соперников…

– Святые угодники! Боюсь даже подумать, откуда у тебя могли взяться такие идеи… Катя? Эй, док, кажется, она опять впала в забытье!

Услышав меня, доктор снова кинулся к своей пациентке и постарался ее растормошить, затем дал понюхать какой-то противной соли из склянки, после чего наконец схватил руку в тщетной надежде нащупать пульс. Не преуспев и в этом, Пьер поднес к ее губам маленькое зеркальце.

– Ну что там? – нетерпеливо спросил я.