Яичко Гитлера - Николай Норд Страница 19

Когда Николай вернулся домой, то еще из-за неотпертой двери своей квартиры услышал настойчивую трель телефонного звонка, но к аппарату он все же не успел — звонки прекратились. Николай предположил, что звонил Дагбаев и, пополнив кошелек деньгами до приятной пухлости, присел рядом с телефоном, нетерпеливо ожидая нового звонка — сам позвонить Дагбаеву он не мог, у того не было телефона.

Сунув руку в карман пиджака, чтобы достать сигареты, он наткнулся на лежавшие там шоколадные конфеты и вытащил их, дабы они не таяли бестолку в тепле — есть их Николай, все равно, не собирался — став взрослым, он, почему-то, разлюбил сладкое и конфеты, в том числе. Не так, чтобы он не ел их совсем, нет, он пользовал их, но к случаю — с чаем, например. Но Николай не разлюбил фантики! Да-да у этого большого и мужественного парня была одно тайное увлечение, о котором знали лишь близкие ему люди, но которое он стеснялся открыть кому-либо постороннему.

Еще с раннего детства, когда он не чувствовал особой разницы между собой и девчонками и был порядочным сладкоежкой, Николай собирал фантики от конфет. Так получилось, что в коммуналке, где он родился и рос, да и, вообще, на всей лестничной площадке, его сверстницами оказались одни девочки. Соответственно и играть приходилось, в основном, с ними. А во что любили играть девчонки в его время? — в куклы, скалки, скакалки, закапыванием «секретов» со стеклышками и фантиками. И, вообще, фантики дети копили, они были неким подобием разменной монеты, на энное их количество можно было выменять целую конфету, глиняную свистульку или какой-нибудь надувной шарик.

Маленький Коля не был тут исключением. Ему нравилось часами разглядывать яркие обертки, вдыхать идущие от них ароматные запахи, пока уже в отроческом возрасте его не высмеяли, прознавшие об этом другие пацаны — мол, девчоночье это занятие. И Николай закрылся, фантики теперь стали его тайной страстью. Со временем эта страсть только подслащалась, и именно из-за того, что она, сама по себе, являлась тайной. Потом все выросли, поменяли свои увлечения, а у Николая эта тяга к коллекционированию фантиков так и осталась неизменной.

Позже у него образовался круг знакомств по увлечению, он переписывался с людьми этого круга, даже заграничными, ходил на общие встречи и, конечно, менял или покупал у них милые его сердцу фантики. В итоге, у него сложилась приличная коллекция, и Николай слыл среди своих известным коллекционером. Фантики тоже любили Николая, и когда у него было тяжело на сердце, Николай открывал свои кляссеры, и фантики радовали и успокаивали его.

Конфеты, которые он унес с места убийства, тоже были довольно редкими и назывались «Азалия», но Николай вспомнил, что в его коллекции был фантик и от этих конфет. Вспомнил и то, как они попали к нему — ими угостил его какой-то военный, знакомый отца, когда он в детстве с родителями отдыхал на Черном море.

Николай с грустью о беззаботном былом вдохнул конфетный запах и вновь внимательно рассмотрел, подзабытую теперь, обертку. «Фабрика № 3 Ленинградского объединения кондитерской промышленности имени Н.К. Крупской» — прочитал он в подстрочнике фантика.

Николай достал один из кляссеров, разыскал в нем такой же фантик и положил рядом новый — для будущего обмена. В этот момент в его голове зародилась какая-то важная мысль, но окончательно оформиться ей не дал вновь зазвонивший телефон. Николай схватил трубку.

— Алло, Николай? — вопреки ожиданию он услышал голос следователя Мальцева.

— Да-да! — воскликнул обрадовано Николай, надеясь, что Ксению нашли или, по крайней мере, что-то прояснилось в ее судьбе. О том, что следователь мог сказать о ней что-то плохое, он думать не хотел. — Нашлась Ксения?

— Пока нет, но открылись новые обстоятельства, по поводу личности убитого Федотова. Я думаю, они могли бы пролить свет на ее нынешнее местопребывание. Вы не могли бы к нам подъехать для беседы?

— Конечно, говорите куда, я записываю.

Николай был несколько разочарован сообщением следователя, но игнорировать приглашение было не в его интересах и он, убрав кляссер на место, не мешкая, выехал по данному ему адресу.

Кабинет следователя представлял собой довольно тесное помещение, где едва помещались два, светлого окраса, стола из деревоплиты, угрюмый, облезлый сейф и несколько стульев. Николая несколько удивили цветы в глиняных горшках на подоконнике зарешеченного окна, казавшиеся неестественными там, где работают суровые мужчины из органов.

Мальцев сидел в центре комнаты, перед горой папок и прочих бумаг, в форменной одежде — чинный и строгий. За соседним, стоящим впритык столом, молодой, чернявый парень в штатском, с тяжелым, неподвижным лицом, вел не то допрос, не то беседу с сидящим напротив гражданином в мятом костюме, небритыми щеками и огромным фингалом под глазом. На все вопросы гражданин отвечал как-то безлико и обреченно.

Мальцев встретил Николая приветливо, поднявшись со стула и протянув ему через стол руку для пожатия. Он выразительно посмотрел на своего сотрудника и показал ему глазами на дверь. Тот безоговорочно поднялся и вышел, уведя с собой небритого гражданина. Потом Мальцев жестом пригласил Николая присесть.

— Что у вас нового? Дала о себе как-то знать ваша супруга? — спросил следователь с мятной улыбкой, но при этом колюче сощурив свои серые глаза.

— Я думал у вас узнать что-то новенькое, — ответил Николай, решив пока промолчать о собственном расследовании, тем более что оно прошло не без некоторого нарушения закона.