Преисподняя - Оливер Боуден Страница 18

– Тебе нужно было удавить Дани сразу же, как только ты очутился в его комнате. – Итан вдруг почувствовал злость. – Нужно было воспользоваться шансом и действовать. Ты замешкался и все провалил. О чем я всегда тебе говорил? Что ты постоянно слышал от отца? Замешкался – считай, погиб. Проще не скажешь. Убийство – это не рассуждение, а действие. Подготовка к убийству требует тщательного обдумывания. Тогда ты перебираешь варианты, взвешиваешь каждую мелочь, стремишься образно представить себе, как это будет происходить. Тогда еще допустимы и разные задние мысли, и сомнения. Потом наступает момент, когда ты достигаешь уверенности. Ты чувствуешь, что справишься с заданием. Ты не просто уверен, ты абсолютно уверен в своей готовности. И когда ты оказываешься перед своей целью, то не рассуждаешь, не колеблешься, не мешкаешь. Ты только действуешь.

Глаза Джайдипа были полны слез.

– Теперь я это знаю, – сказал он, глядя на своего учителя.

Итан коснулся руки юноши:

– Понимаю. Прости меня… Расскажи, что было дальше.

– Дани оказался проворным. В этом надо отдать ему должное. И не только в этом. Во многом другом тоже. Он был быстр и к тому же силен. Дани молниеносно выскочил из постели, что при его возрасте и комплекции стало для меня полной неожиданностью. Я в тот момент был практически безоружен. Он схватил меня и толкнул спиной к окну.

Мы оба вылетели из комнаты. Пробили ставни и оказались на уличных булыжниках. Спасибо кустарникам – они смягчили падение. Я потом думал о нашем поединке. Наверное, тогда я надеялся, что во мне пробудится все, чему я учился. Инстинкт, если хотите. Ничего подобного. Я сумел расцепиться с Дани. Все тело ломило. Я находился в ступоре, тщетно пытаясь прийти в себя. А на нас уже смотрели из окон соседнего дома. Затем послышался топот бегущих ног. Сюда спешили караульные.

У меня нестерпимо болела голова. Ничуть не меньше болело ушибленное бедро. Дани подскочил ко мне. Его зубы были оскалены, выпученные глаза горели ненавистью. Он схватил меня за горло.

Ни он, ни я не слышали цокота приближающихся копыт. Отправляясь туда, мы с отцом обернули копыта наших лошадей мягкими тряпками. И теперь отец скакал по камням беззвучно, словно призрак. Я первым увидел его – всадника в плаще. Еще мгновение, и отец поравнялся с тамплиером. Одна рука держала поводья, вторая была согнута в локте. Отец шевельнул пальцами, и под луной блеснула сталь скрытого клинка. Потом он намотал поводья на руку и дернул, заставив лошадь встать на дыбы. На мгновение мне показалось, что я вижу не отца, а грозного воина-ассасина из легенды. Его глаза блестели, предвещая смерть. Его намерение убить было под стать оружию – таким же сильным и непоколебимым. Я увидел человека, уподобиться которому не смогу никогда. Возможно, тогда я и понял, что потерпел сокрушительное поражение.

Наверное, и Дани – моя несостоявшаяся жертва – почувствовал смерть, надвигавшуюся сзади. Но было слишком поздно: отцовский клинок вонзился Тжиндеру в макушку и достиг мозга. Смерть наступила через мгновение. У Дани закатились глаза, челюсть отвисла. Затем по лицу промелькнула судорога неимоверной боли, и… все.

Отец поспешно выдернул клинок. С лезвия сорвались капельки крови, и сейчас же отец снова пустил свое оружие в ход, полоснув по горлу подбежавшего караульного. Тот рухнул в красную пелену собственной крови, даже не успев выхватить меч. Не останавливаясь, отец взмахнул рукой в другом направлении. Его клинок встретился с мечом второго караульного. Громко и резко зазвенела сталь. Наверное, так бы зазвенел колокольчик в комнате Дани, если бы я задел веревки. Караульный попятился назад. Я и глазом не моргнул, как отец спрыгнул с лошади и быстро выхватил меч, успев нанести еще один удар клинком.

Поединок со вторым караульным кончился в считаные секунды. Отец двигался с молниеносной быстротой. Я видел сплошное мелькание лезвий и складок его плаща. Караульный оборонялся против отцовского меча, отставляя другой бок неприкрытым. Отец воспользовался этим, воткнув клинок в подмышку караульного.

Тот упал. Его мундир был весь в крови. Булыжники вокруг него влажно блестели. Я знал: еще несколько минут, и он умрет от потери крови. Или захлебнется ею, если…

– Если лезвие пробило легкие. Да, я учил тебя таким ударам.

– Возможно, остальные люди Дани припоздали. А может, увидев, как сражается отец, решили, что благоразумие превыше храбрости. Не знаю. Отец молча вскочил на лошадь, усадил меня позади, и мы умчались из этого ада.

Повисла долгая пауза. Итан ощущал душевную травму Джайдипа почти как свою собственную. Тут было о чем задуматься. Своими действиями юноша нарушил два из трех основополагающих принципов ассасинов. Ему не удалось скрыться у всех на виду, и, хуже того, он подставил под удар братство.

– Я знаю, о чем вы думаете, – нарушил молчание Джайдип. – Вы думаете, что я трус.

– В таком случае ты не знаешь, о чем я думаю, ибо думаю я совсем о другом. Между мыслью и действием лежит целый мир различий. Но одно я знаю наверняка: ты, Джайдип, вовсе не трус.

– Тогда почему же я не смог нанести смертельный удар?

Итан закатил глаза. Неужели тогда никто, черт побери, не слышал ни слова из того, что он говорил?

– Потому что ты не убийца.

И вновь стало тихо. От Джайдипа веяло такой печалью, что Итан невольно подумал: «В каком же это мире мы живем, если скорбим о неспособности убивать?»

– Что сказал тебе отец по пути домой?

– Ничего, учитель. Он не произнес ни слова. Но его молчание было куда красноречивее, и оно продолжается до сих пор. Он ни разу меня не навестил. И мать тоже не приходила.

Итан почувствовал нарастающее раздражение. «Чертов тиран, запихнувший собственного сына в эту дыру».

– Ассасины наверняка запретили твоей матери навещать тебя.

– Да.

Итан вполне понимал и то, какие чувства испытывал Арбааз. Он живо представил, как отец и сын подъехали к дому, где Джайдип пошел к себе молча переживать позор, а Арбааз поехал к Хамиду, наставнику братства. В ту же ночь Джайдипа подняли с постели, набросили на голову черный капюшон и поволокли сюда, во «Тьму». Неужели и Арбааз участвовал в заключении собственного сына? А может, он и руководил арестом?

Итан встал.

– Джайдип, я приложу все силы, чтобы вытащить тебя отсюда. В этом можешь быть уверен.

Он позвал Аджая: сначала по-английски, затем на хинди. И пока Итан ждал хранителя, он поймал на себе печальный взгляд юноши, утратившего всякую надежду.

Итан с Аджаем проделали короткий обратный путь наверх и снова поднялись в комнату собраний. Здесь англичанин увидел второго хранителя – впечатляющего вида женщину. Она стояла, слегка расставив ноги. Обе ее руки сжимали эфес громадного меча, острие которого упиралось в каменные плиты пола возле ног. Стражница бесстрастно взирала на Итана из-под капюшона.

– Это Кулприт, – представил женщину Аджай, кивнув щетинистым подбородком в ее сторону. – Она лучше всех в братстве владеет мечом.