КВАZИ - Сергей Лукьяненко Страница 18

– Справедливость заключается в том, – рассудительно, будто ребёнку, объяснил Михаил, – чтобы я был ему отцом. Насколько могу – хорошим отцом. И то, что я не могу по-настоящему его любить, ничего не меняет, поскольку я должен стремиться к справедливости.

Я посмотрел на него и покачал головой:

– Жаль, Михаил, что ты не человек. Мы бы могли подружиться.

– А мы и так уже подружились, – ответил кваzи.

Я засмеялся и глотнул бульона.

– Нет, извини. Ты мой напарник, так сложилось. Ты хороший полицейский, я хороший полицейский, и это накладывает свой отпечаток. Но мы не друзья и никогда ими не станем. Точно так же, как ты не можешь стать Найду настоящим отцом.

Михаил задумался.

– Это неправильно. Найд считает меня отцом. А ты можешь считать меня другом. В чём разница, если я веду себя как хороший отец и хороший друг?

Я почесал затылок, вздохнул.

– Блин, хороший вопрос, как бы тебе ответить…

Джек Воробей суетился у соседнего столика, пытаясь вовлечь толстого веснушчатого мальчишку в игру. Пацан не втягивался. Ему хотелось есть пирожки. Я взял со стола салфетку, аккуратно скомкал и запустил Джеку Воробью в затылок. Аниматор начал озираться в поисках агрессора. Толстяк, видевший моё движение, захихикал. Я заговорщицки подмигнул мальчишке, тот подмигнул мне. Джек Воробей, утратив к нему интерес, двинулся по залу, явно выслеживая напавшего на него шалопая.

– Это не было хорошим поступком, – укоризненно сказал Михаил.

Я промолчал.

– Твои действия должны были мне что-то продемонстрировать и привести к пониманию моей неполноценности, – продолжал Михаил задумчиво. – Я подумаю. Но ты всё равно не прав.

Я махнул рукой:

– Оставь, Михаил. Будем считать, что ты меня переспорил и победил. А Найда сюда приведи. На следующей неделе как раз начнутся девятые «Пираты», дети их обожают. Говорят, правда, что Джонни Депп там почти не играет, он как стал кваzи, так очень разборчив в ролях, в основном его компьютерный аватар. Но какая разница, если он ведёт себя точно так же, как настоящий?

Михаил жевал бутерброд, размышляя о чём-то. Потом спросил:

– Скажи, то, чем мы занимались всё утро, это и есть твоя основная работа?

– Это ещё самая интересная её часть, – признался я.

– Ты заслуживаешь большего, – сказал Михаил с укоризной. – Ты хороший полицейский.

– Ну, так если заслуживаю и если мы друзья – колись, – предложил я. – Зачем ты прибыл в Москву, что расследуешь на самом деле.

– Это всё очень сложно, – ответил Михаил.

– А ты как-нибудь простенько.

Михаил колебался. Кажется, он и впрямь был готов к какой-то откровенности.

И тут у меня заиграл телефон.

– Как я ненавижу сотовую связь! – воскликнул я, доставая трубку. – И начальство!

Только на вызов царицы у меня стояла старая песня «Наша служба и опасна, и трудна».

– Михаил рядом? – спросила она, не здороваясь.

– Да…

– Дуйте к храму, быстро!

– Какому храму? – не понял я.

– К большому! Где приют Лазаря Вифанийского!

Связь прервалась.

– По коням, – сказал я, вставая. – Пирожки дожуёшь по дороге.

– Что случилось? – спросил Михаил, вставая.

– Не знаю. Но какая-то гадость, нутром чую.

Всем традиционным религиям случившееся десять лет назад сильно подпортило карму. Трудно говорить про «чаю воскресения мёртвых», когда ожившие покойники ходят вокруг и пытаются тебя сожрать. Невозможно обещать гурий в раю, когда мёртвому хочется гурий сожрать. И с сансарой как-то неудобно получается, разве что признать наш мир миром голодных духов.

Но человек – существо гибкое, а вера его – ещё гибче.

Все приспособились. Так или иначе.

И с миром восставших и кваzи тоже стали взаимодействовать.

Так или иначе.

Под храмом Христа Спасителя, где когда-то были автостоянки, зал церковных соборов и трапезные залы, десять лет назад открылся огромный госпиталь. Поначалу там пытались лечить восставших. В том числе молитвами и святой водой, если уж честно. А потом… потом госпиталь превратился в приют Лазаря Вифанийского, где содержались и содержатся восставшие. Те, у кого остались родственники среди людей.

Родственники, желающие держать своих восставших поблизости, а не отдавать их кваzи.

И готовые за это платить. Или скажем деликатнее – делать пожертвования храму.

Сейчас там было, наверное, тысячи полторы восставших. Опасное заведение, но оно уже стало частью городской традиции, да и церковь крепко за него держалась, как за визитную карточку своих добрых дел. Поэтому у приюта помимо врачей и санитаров была хорошая охрана (а также, по слухам, система экстренного затопления, способная за полторы минуты превратить храм в бассейн).

На полпути мы влипли в затор. На полноценную пробку он не тянул, но мы едва ползли. Я мрачно смотрел на велосипедистов, едущих по своим велодорожкам, и вспоминал, что раньше тут было четыре полосы для автомобилей, а не две. Очень хотелось достать из бардачка сирену, прилепить на крышу и рвануть, распугивая велосипедистов.

Но Даулетдинова сказала «быстро», а не «немедленно». Так что за такую инициативу я рисковал получить изрядный нагоняй.

Что же могло случиться в приюте?

Самое вероятное – восставшие вырвались на свободу. Но как это могло произойти? Там работают опытные смотрители.

Восставшие схватили кого-то? Ерунда, уж если схватили – так сразу растерзали, и весь вопрос в том, восстанет их обед из мёртвых или не сможет возродиться. Существовал определённый уровень повреждений тела, после которого человек не восставал. В первую очередь, конечно, должен был сохраниться мозг. Ну и тело хотя бы процентов на сорок-пятьдесят. Без сердца и лёгких восставали редко, хотя случалось всякое. Существовала даже инструкция о том, как отбиваться от восставших в безнадёжной ситуации: для того, чтобы восстать, и для того, чтобы не восстать… Для желающих продлить земное существование советы сводились к тому, что надо как можно быстрее умереть от потери крови, подставляя нападающим для укусов крупные артерии. Мёртвых восставшие уже не глодали, почти мгновенно утрачивали к ним интерес.

Так что же тогда произошло?

Район вокруг храма был уже оцеплен. Чтобы не вступать в пререкания, я бросил машину на набережной, и мы, достав удостоверения, прошли сквозь оцепление.

У самого храма нас остановила вторая цепь – и тут уже пришлось пререкаться. Мы были не в тех чинах и не из этого района, моя должность дознавателя никого не впечатлила. Но здесь сработала бумажка с печатями, которую достал Михаил.