Драконья справедливость - Дэниел Худ Страница 18

«Врет он или не врет?» — мысленно вопросил Лайам, покосившись на фамильяра.

— И что же, такое серьезное наставление помещалось всего на одном листе?

— Да, господин. Казалось, что этот лист откуда-то вырван, потому что один его край был неровным. И там говорилось только о том, как вызвать демона и как получить у него ответ на вопрос! Клянусь вам, там не было и намека, что этот демон может кого-то убить!

«Возможно, лист вырвали из учебника, подобного твоему? — предположил Фануил. — Там большинство наставлений умещается на странице».

— Итак, вы произнесли заклятие, — продолжал Лайам, — и тут появился демон?

— Огромная страшная тварь, — произнес Хандуит, содрогнувшись. — Она не ответила нам, а сразу же бросилась прочь из подвала. И ворвалась в комнату Элдина.

— Стражникам, как вы знаете, пришлось высаживать дверь в спальню вашего брата, — указал Лайам, стараясь сдержать порыв торжества. — Как же, по-вашему, демон туда проник?

Слезы, ручьем заструившиеся из глаз Хандуита, пристыдили его.

— Если бы я знал, господин мой! Лучше бы эта тварь меня растерзала!

Еще раз прокашлявшись, Лайам дал заключенному время собраться с мыслями.

— Демон уволок с собой мелок, кошку и листок с заклинанием?

— Да, — всхлипнул Хандуит.

«Если демон ускользает из круга, он старается уничтожить заклинание, чтобы его не могли вызвать снова, объяснил Фануил. — Но тогда он попытался бы уничтожить и самого заклинателя. А вот забирать с собой мел и кошку смысла нет».

Однако в остальном все концы в рассказе Хандуита сходились. И без пособия по демонологии подкопаться под его показания было бы трудно. Однако, к счастью, оно под рукой, и простое сравнение чертежей должно выявить правду. Конечно, лучше было бы иметь перед глазами воровскую копию наставления, но раз уж демон ее уволок, то придется обойтись тем, что есть.

— Ладно, господин Хандуит, осталось еще лишь одно уточнение. Не можете ли вы описать пентаграмму, которую начертили?

Хандуит застонал.

— О нет, господин, и рад бы, но не могу! Я выжег из памяти все, что касается той страшной ночи, да и происходило это уже так давно…

«Спроси, где он стоял — внутри или за пределами круга!»

Хандуит продолжал говорить что-то, но Лайам его не слушал, сосредоточиваясь на подкинутой ему мысли.

— Ладно-ладно, — остановил он говорящего жестом руки. — Просто скажите, где вы находились — внутри пентаграммы или в стороне от нее?

Хандуит жалко затряс головой и умоляюще поглядел на жену, которая уже не кашляла, а надсадно хрипела.

— Не помню, — проскулил он. — Мне так хотелось все это забыть…

— В стороне, — прохрипела Ровиана. — Ты стоял в стороне, дорогой…

«Вне пентаграммы находятся в случае вызова предсказателя, чтобы тот не сбежал. А вызывая убийцу, прячутся в круг, чтобы обезопасить себя».

— Отлично, — сказал Лайам, обращаясь как к своему фамильяру, так и ко всем находящимся в камере лицам. — Думаю, для начала этого хватит. Может быть, вы хотите еще что-нибудь сказать, господин Хандуит? — Он выжидающе посмотрел на заключенного, но тот только покачал головой.

Госпожа Хандуит зашевелилась на своем ложе.

— Я… я хотела бы кое-что сказать, господин… Подойдите поближе ко мне. Умоляю.

Эта тихая фраза стоила ей огромных усилий. Лайам подошел и опустился возле больной на колени. Ладонь его стиснула горячая и трепещущая рука. Задыхаясь, женщина проговорила:

— Сжальтесь… — Затем разжала пальцы и вновь откинулась на постель.

«Боги», — подумал он, отходя от страдалицы, к которой тут же бросился Хандуит. Когда Лайама уговаривали присоединиться к ареопагу, никто почему-то не удосужился сообщить, что ему предстоит заниматься отправкой на виселицу смертельно больных женщин. Он подхватил дракончика с пола и кивнул Эласко:

— Идем.

Они уже довольно далеко ушли от занятых камер, но ругань моряков все еще провожала их, ей вторил раскатистый храп спящего оборванца. Однако в этой музыке словно чего-то недоставало. И Лайам вдруг понял чего — кашля госпожи Хандуит. Он остановился и затаил дыхание. Ему, конечно же, хорошо было известно, что отнюдь не все женщины хрупки и слабы — он встречал достаточное количество хитрых и кровожадных особ, готовых ради своей выгоды на любую жестокость, однако чувство щемящей жалости к этой несчастной не проходило. И то, как трогательно она старалась поддержать своего мужа, невольно вызывало симпатию к ней и заставляло Лайама стыдиться себя.

Эласко, остановившийся рядом, произнес понимающим тоном:

— Вы думаете о его жене? Но тревожиться сильно не стоит. Могу побиться об заклад, она куда крепче, чем Хандуит, несмотря на свои болячки.

— Мгм, — они двинулись дальше. — Как давно она хворает?

— Да, почитай, с тех самых пор, как их сюда поместили. Она каждый раз была такая, когда я к ним приходил, и человек, который носит им еду, говорит то же самое. Думаете, председательницу как-то смягчит ее хворь?

— Не знаю, — честно ответил Лайам. Он слишком мало знал госпожу Саффиан, чтобы ответить. В нем вдруг шевельнулось смутное подозрение. Посчитав его лишь реакцией на свое сострадание, он попытался увести мысли в сторону, но не сумел и, дойдя до лестницы, снова остановился. — А эти моряки — давно ли они там сидят?

— Да не больше недели. Они убили лодочника и сперли его лодку, так что их в скором времени ждет петля. А что?

— Можете привести наверх кого-то из них? Всего на пару минут? Мне нужно кое в чем разобраться. — Тот, кто провел неделю в темной дыре, будет на свежем воздухе посговорчивее, и потом, ему не хотелось, чтобы Хандуиты что-то услышали.

Эласко с любопытством глянул на спутника, но ничего не сказал. Он просто пожал плечами и снова нырнул в коридор. Лайам поднялся по лестнице, кивнул угрюмому стражнику и вышел во двор.

«О чем думает мастер?» — спросил Фануил.

«О всяческой ерунде», — ответил он, рассеянно почесывая спинку дракона. Тот с удовольствием выгнулся и выпустил коготки.

Уж точно — о ерунде. Но подозрение — это такая штука, с которой лучше разделаться сразу, чтобы потом не терзаться. Эласко не мешкал и вскоре привел моряка — помятого ветерана с седой косицей и в грязной рубахе.

— Вот, — сказал молодой квестор. — Спрашивайте у него, что хотите.

Моряк сплюнул, кивнул Лайаму и ухмыльнулся во весь рот, радуясь развлечению.

— Женщина из камеры, что рядом с вашей, очень больна, — начал Лайам, и моряк закивал.

— Да-да, ваша милость, очень, очень больна.

— Она много кашляет.

— Да-да, много, — согласился моряк, обнажив в ухмылке гнилые черные зубы. — Вы же сами слышали, ваша милость, просто жуть берет, как она надрывается!