Флагман владивостокских крейсеров - Александр Чернов Страница 18

Утром, спустя сутки после боя, через японцев на стационеры поступила информация, что «Варяг» всё-таки прорвался!

Состоявшаяся поздно вечером встреча японского адмирала Того, экстренно прибывшего в Чемульпо с эскадрой крейсеров, и нашего посланника, действительного статского советника Павлова, прибывшего из Сеула, в присутствии командиров стационеров осудила действия комендоров «Асамы», приведшие к несанкционированному залпу. Но в вопросе о статусе русских в Корее стороны разошлись. Японцы всех считали военнопленными, европейцы же говорили о нейтралитете Кореи. Для уточнения позиции корейского правительства решили отправить поездом в Сеул курьеров.

К моменту начала обсуждения вопроса о минировании «Варягом» порта вернулись катера, уходившие на поиск спасшихся. Помимо тел погибших они доставили сигнальные шары и размокшие остатки глобуса с «Варяга», которые японцы в ходе боя приняли за мины.

Пока велись переговоры, всё тот же неугомонный японский пехотный капитан Исикуро явился с командой стрелков к борту «Паскаля» с требованием выдать ему всех русских. За отсутствием на борту командира капитана второго ранга Сенеса переговоры с сидящими в сампанах японцами с нижней площадки трапа вёл старший офицер. Когда при помощи переводчика на странной смеси английского и французского были озвучены требования японца, несколько находившихся на борту над местом переговоров французских моряков спустили штаны и продемонстрировали наглому Исикуро свои ягодицы. Таковая реакция экипажа «Паскаля» обусловлена тем, что снаряд японского первого залпа, которым был утоплен «Сунгари», перелетом лег всего в пяти кабельтовых от французов.

Ошивавшийся неподалёку на катере американский репортёр Джек Лондон посчитал это жестом русской команды, и с тех пор фотографию голых французских ягодиц на «Паскале» с подписью: «Ответ русских на японский ультиматум» можно видеть во всех фотоальбомах, посвященных Русско-японской войне, сразу после фотографии лежащей на борту «Асамы». В редакции его сообщение дополнили «историей» о том, что я якобы достал револьвер и готовился отстреливаться с «Паскаля». Две недели спустя они, конечно, дали опровержение в пять строчек, но даже столько лет спустя находятся желающие узнать подробности этой мифической истории и просят показать на фотографии, какой из голых задов мой.

Еще в нашу первую встречу с господином Лондоном на борту «Паскаля», куда он двумя днями позже прибыл взять у меня интервью, я ясно ему сказал, что в момент переговоров я и все остальные русские моряки были внизу, дабы избежать инцидентов. Позже, во Владивостоке, он извинялся за невольно пущенную им газетную утку, но эту птицу если выпустишь – уже не поймать.

Узнав о требованиях японцев по сдаче в плен, моряки с «Эльбы», дабы не ударить в грязь лицом перед французами и показать свою лихость, пришли на смену караула возле миссии с запасными комплектами формы. Уходящая смена увела с собой на их корабль восемь человек тех, кому дальнейшая помощь могла быть оказана и в корабельном лазарете.

К вечеру вернулись курьеры из Сеула с документом за подписью полномочного министра иностранных дел правительства Кореи, подтверждавшим право японцев брать в плен русских на территории Кореи. Французы и итальянцы заявили, что на их кораблях русские находятся вне юрисдикции Кореи и являются не комбатантами, а гостями. Того пообещал попросить сухопутное командование укоротить норов зарвавшегося Исикуро.

Как бы извиняясь за блокирование порта, он пообещал отпустить в Россию по мере выздоровления всех пленённых в Чемульпо в обмен на их обещание не участвовать в этой войне. Покидая внешний рейд, его корабли оставили двадцать четыре паровых катера для скорейшего поиска и расчистки безопасного фарватера. Чем они сперва и занялись, причем с интенсивностью заправской пожарной команды, а потом, когда эта небезопасная работа была выполнена, переключились на помощь в высадке войск.

Я два раз выходил на катере с «Паскаля» – наблюдать за действиями японских тральных сил. К их катерам на подмогу следующим утром подошли еще и шесть малых миноносцев, а позднее еще два. Поутру они связывались попарно пятидесятиметровым тросом с закреплённой посередине десятиметровой секцией противоторпедной сети с «Асамы». А потом методично, вплоть до самой темноты, утюжили водную гладь. Мощности катерных машин для срыва с якоря мин не хватало, поэтому при обнаружении мины они высылали к ней третий катер, ныряльщики закрепляли на ней несколько динамитных шашек, после чего катера спешно удалялись от места взрыва, утопив трос и секцию сети.

У миноносцев работа шла более споро, и часть мин они просто оттаскивали на мелкое место, где те сами собой всплывали вследствие достаточной для этого длины минрепа. Японцы их потом расстреляли из митральез. В целом действия японских моряков можно признать эффективными, за исключениием, пожалуй, большого количества простуженных ныряльщиков, о которых нам рассказывали возвращающиеся из госпиталя товарищи.

Японцы обвеховали район вокруг затонувших «Сунгари» и «Чиоды» и деятельно тралили только его. Отсюда я сделал вывод, что мой разговор с командирами стационеров стал неприятелю известен. Что подтвердилось дополнительно, когда командир французского крейсера Сенес сообщил мне через четыре дня после нашего боя, что японцы все наши мины уже обезвредили, общим числом около десятка, и поутру он может сниматься с якоря. Его интересовали мои дальнейшие планы, и чем он может нам еще помочь. Я же не смог тогда ему ничего вразумительного ответить, ибо был слишком подавлен тем фактом, что моя ненужная чрезмерная откровенность помогла противнику завершить тральные работы не за неделю или даже больше, а всего в трое суток.

Необходимо, однако, отметить еще один момент. Когда мы стояли в порту в ночь до боя, неподалеку от нас болталась на якоре и какая-то корейская джонка. Если бы не вонь рыбы, которую там готовили, я и не запомнил бы этого факта. Потом я видел этот же двухмачтовый кораблик у берега, когда мы высаживались после гибели канонерки, и кто-то из наших моряков удивился тогда глупости и беспечности корейцев, которые спокойно стояли на отмели почти что в границах зоны морского боя. Каково же было мое удивление, когда я в третий раз увидел эту грязную посудину в момент, когда к ней подошел и пришвартовался катер с японского флагмана! Мы с капитаном Сенесом, связав все эти факты, пришли к выводу, что все время рядом с «Корейцем» и «Варягом» находился японский соглядатай. И, по-видимому, его сведений о наших действиях до боя и во время оного хватило японцам для решения о тралении лишь одного участка фарватера.

А затем нас ждал тягостный удар. Наш добрый хозяин, командир «Паскаля», пряча глаза, передал мне газеты, в которых сообщалось, что все жертвы наши оказались, увы, напрасными. Наш красавец «Варяг» погиб в море, он затонул от полученных в бою повреждений. Причем из всей кают-компании уцелел лишь младший доктор.

Состояние как офицеров, так и команды нашей было тяжелым. Французы, спасибо им, поддерживали, как могли. Но что это было нам, глядящим на радостное оживление врагов, хозяйничающих на рейде и в порту. Один из моих офицеров едва не свел счеты с жизнью. Бог отвел. Осечка приключилась.