Нелетная погода - Александр Бушков

Эвридика осталась за кормой, превратилась в крохотный, небольше ноготка, стеклянный шарик, налитый нежным голубоватым светом. Она былаочень красива – самая дальняя из достигнутых людьми иных планет. Десятьсветовых лет от Земли. Планета, с которой стартовали испытатели, пытаясьпрорваться в недостижимое – и возвращались ни с чем. Бывало, что и невозвращались…

Коротко рявкнул динамик:

– Готовность номер один!

Панарин провел безымянным пальцем по левому плечу, от шеи,почувствовал легкий, едва уловимый и насквозь знакомый толчок в ключицы –скафандр загерметизирован. Не было нужды смотреть на остальных, он и так знал,что они сделали то же самое, и в ЦУПе это знали. Но правила есть правила, исейчас алые табло вспыхнули в нескольких местах – в одном из залов ЦУПа,за шестьсот с лишним тысяч километров отсюда, в рубках кораблей сопровождения,шедших журавлиным строем в ста километрах левее, и наконец – перед глазамисамих испытателей.

«Командир-испытатель – герметизация скафандра».

«Ко-пилот-испытатель – герметизация скафандра».

«Инженер-испытатель – герметизация скафандра».

На рейсовых и разведывательных кораблях эта въедливо-педантичнаяопека давно канула в прошлое. Но не здесь. Здесь она приняла характер настоящеймании – в ЦУП шли отчеты о каждой отданной команде, любом действии, независимоот степени его важности. Пуск конвертера Дальнего прыжка, щелчок рычажка, отодвигавшегокресло от пульта на десять сантиметров, – разницы не было. Двойнойконтроль, тройное дублирование, скрупулезность, заставившая бы стонать отзависти бюрократов прошлого – в сущности, пустышка для младенца, уловка,призванная сгладить и заслонить пронзительное чувство беспомощности.

«И беспомощность – еще не самое страшное, – подумалПанарин. – Самое страшное – мы не понимаем, почему стали вдругбеспомощными. Мы, такие могучие и гордые. Мы обещали когда-то любимым звезды снеба, и начали было выполнять обещание, но звезд, доступных нам, оказалосьслишком мало. Ничтожно мало. До обидного. Любые эпитеты бессильны передхолодной истиной – звезд не хватило на всех…»

– Маршевые двигатели отключены, – отчеканилкиберштурман, один из «апостолов» тройного контроля.

Он лишь констатировал факт, он был отстранен от управления.Все, абсолютно все выполнялось человеческими руками, и оттого Панарин – как,впрочем, и все остальные испытатели, – чувствовал себя так, словно емувручили лопату и заставили рыть яму. Или поручили управлять колесницей – однимсловом, выполнять своими руками монотонную, нудно-томительную работу, которойбыла насыщена жизнь предков.

– Начинаю разгон, – сказал Панарин.

Он нажимал клавиши, касался сенсоров, взгляд выхватывал измелькания разноцветных цифр и индикаторных полос, ритмичного мигания лампочекглавное и следил за второстепенным. За проведенные у пульта семь лет радость иудовлетворение собственным умением снизилась до средней нормы, но, разумеется,не исчезла. Ему приятно было ощущать, что он – хозяин, что пугающиепервокурсников кажущийся хаос десятков табло и экранов, россыпи удобных дляпальцев клавиш и тумблеров давно перестал быть для него хаосом. Корабль онзнал, как собственную квартиру, знал и мог описать все, что происходило сейчасв каждом агрегате, в любой точке «Лебедя». Просто великолепно знать, что тылюбишь свое дело… Но кто мог предполагать, что звездолеты, единственное, чтоесть в жизни, однажды подведут, окажутся слабее своего хозяина, не смогутосуществить его мечты?