Война с деревьями начнется тринадцатого - Дидье ван Ковелер Страница 18

– Но что он хочет нам сказать, этот вирус?

Отец взмахивает ключом от президентского заповедника.

– А мы их спросим. Мы с тобой, Томас, попытаемся вступить в диалог с деревьями. Самые древние деревья в стране. Выслушаем их условия и подпишем перемирие на их коре от имени человечества. Это наш единственный шанс.

– А как мы им ответим? Тоже нашлем вирус?

– Чувствами. Образами. Достаточно открыть сердце, настроить в унисон наши вибрации. С тех пор как люди научились измерять электрическую активность растений, обнаружилось, что она меняется в зависимости от окружающей среды. Растение реагирует на музыку, на страдание и тоску, любовь или ненависть живых существ, которые его окружают. Его реакции могут быть непосредственными, а есть и те, что сохраняются в памяти. Потому что растения ничего не забывают. Они не знают ни цензуры, ни диктатуры, им не нужно отрекаться от себя.

Вид у отца очень решительный. Кажется, ему не терпится взять реванш. Словно за все те годы, что он страдал от человеческой глупости, он научился понимать деревья, как никто из людей. Не просто перешел на их сторону, а стал мутантом. Как Дженнифер. Только она мутировала физиологически, а он – морально. И что теперь мне делать? Встать на сторону деревьев? Или защищать интересы людей, хоть они этого и не заслуживают? Разумеется, войну надо остановить, но не любой ценой. Какая у деревьев цель? Уничтожить нас, занять наше место, изменить так, чтобы мы стали похожи на них?

Холодная дрожь пробегает по моей спине, когда я вспоминаю свою подругу по коллежу. Запах тропического цветка, глаза цвета чернозема, руки-лианы, которые пытались меня задушить… Я боюсь, что и отец превратится в нечто ужасное, как Дженнифер. Если грипп-V в виде вируса или вакцины побуждает нас убивать себе подобных, как хищные растения убивают насекомых, то попытка вступить в диалог с растительным миром может оказаться еще опаснее.

В чем же ловушка? В войне или в мирных переговорах?

– Выкопай меня.

Я вздрагиваю. Опять он здесь!

– Иди выкопай меня, – повторяет голос Лео Пиктона где-то у меня в затылке, – и поймешь, в чем ловушка.

Я прикидываюсь глухим. Оказаться зажатым в клещи между человечеством и деревьями само по себе непросто. Не хватало мне еще прислуживать призракам.

– Я прошу выкопать твоего медведя, чтобы помочь тебе, дурень! Мне-то хорошо там, где я сейчас.

– А где вы? – бормочу я сквозь зубы.

– Это тебя не касается. Даже если бы я описал всю мою эволюцию, ты бы ничего не понял. Просто в силу отсутствия необходимых знаний. Но тебе понадобится свидетель, поэтому принеси медведя, чтобы мне было куда вернуться.

– Какой свидетель?

– Ты что-то сказал, Томас?

– Нет-нет, папа.

– Спасибо.

Это звучит странно, но я понимаю. Отец, погруженный в свои фантазии, рад, что я ни о чем не спрашиваю и он может беспрепятственно мечтать дальше.

Я смотрю на него краем глаза. Почему меня тревожит эта широкая блаженная улыбка?

Мы прибываем в центр города. Лимузин пересекает полностью вымерший деловой квартал. Все заперлись в своих домах перед телевизорами. Вдруг огромное дерево падает прямо перед лимузином – и расплющивает мотоциклистов в лепешку. Водитель жмет на тормоз и резко дает задний ход, чуть не задавив двух других мотоциклистов, которые едва успевают вильнуть в сторону. Лимузин делает разворот и на следующем перекрестке сворачивает на параллельную улицу.

– Прошу прощения, господа.

Я смотрю на микрофон внизу стеклянной перегородки, из которого доносится голос шофера – такой спокойный, будто он извиняется за толчок на «лежачем полицейском». Я спрашиваю отца:

– Ты уверен, что ехать в лес не опасно?

– Абсолютно, – отрезает он. – Только если ты сам не будешь бояться. Я видел результаты измерений в Министерстве: ни одно дерево в Нордвиле не носит в себе вирус гриппа V.

– А как же платан, который только что…

– Это была липа, Томас! Будь же внимательней! Невежество и невнимательность почти так же опасны, как страх!

– Я, что ли, виноват, что она на нас упала?

– Но и она не виновата. Ты видел красную звезду на стволе? Ее подпилили балбесы из Зеленых бригад. Наверняка по доносу, во имя своего треклятого Принципа предосторожности…

Нет, я не видел. Но киваю. Если я потеряю доверие к отцу, у меня просто не останется ни одной точки опоры в этом мире. И все же… Хоть я и не параноик, но отлично помню, как получил по лбу от каштана во дворе коллежа. Не все деревья так уж рады вступать со мной в диалог.

Отец обхватывает мое лицо ладонями и поворачивает к себе.

– Даже если мы встретим растение, которое получило вирус и распространяет его дальше, тебе нечего бояться, когда я рядом. Я знаю, как защититься, я уже проверил этот способ на практике.

Он долго молчит, глядя мне прямо в глаза, и наконец доверительно говорит:

– Сегодня ночью я провел в Министерстве эксперимент. Необыкновенный эксперимент.

Я отвожу взгляд: на меня снова накатывает дурнота.

– Я попросил разрешения понаблюдать за растением, зараженным вирусом. С южной границы привезли лавровое дерево и поместили его в стерильную камеру. Десяток человек, пройдя мимо него, умерли от легочной инфекции. А я – нет. Отказавшись от страха и недоверия, я сказал ему: «Я вдыхаю твой запах и слушаю тебя. Я нахожусь на твоей территории не для того, чтобы оспорить твое право на нее: я его уважаю. А так как у меня есть средства тебя уничтожить, я обязан тебя защищать. Природа сделала меня сильнее, лавр, поэтому я в твоем распоряжении, если тебе нужна помощь. А за это помоги мне понять твое послание».

С каждой его фразой боль в сердце понемногу уменьшается, и на меня накатывает справедливый гнев. Так играть со смертью, когда у тебя дома семья, – это просто черт знает что! Отец продолжает, не обращая никакого внимания на мою реакцию:

– Я разговаривал с деревом, как надо разговаривать с животным: создавая в его сознании образы и пытаясь считать его собственные. Знаешь, как лавр меня поблагодарил?

– Подарил тебе цветы?

– Он умер. В ту же секунду. Чтобы не распространять вирус. Потому что он был услышан. Он выполнил свою миссию.

– Но что он тебе сказал?

– Не знаю. Я не понял. Думаю, при общении с более сложными видами растений станет понятнее… Ну, что ты об этом думаешь?

Я смотрю на него и молчу. Он сошел с ума. И я, наверное, тоже, потому что верю ему.