В шаге - Юрий Никитин Страница 16

Завтра выходной день, однако будильник всё равно заорал после милой убаюкивающей мелодии, я вздрогнул, открыл глаза и повернул голову.

Рядом смятая постель, я вяло старался вспомнить, что случилось, однако со стороны кухни донёсся треск размалываемых кофейных зёрен, прошлёпали босые ступни, и в дверном проёме появилась улыбающаяся Ежевика в моей распахнутой рубашке на голое тело.

– Гренки через двадцать секунд, – сообщила она. – Кофе через полминуты!

– Я готов, – ответил я ещё сонным голосом, – нужно раньше ложиться…

– Ты и прошлый раз это говорил, – напомнила она.

– Так я и в прошлый раз существовал, – сообщил я, – и сейчас когито эрго сум.

Она кивнула в сторону туалета.

– Иди похудей, уже накрываю на стол.

Я хотел ответить, что сейчас столы вообще не накрывают, это раньше накрывали скатертями, а на домашних кухнях ещё и клеёнками, а сверху клали газеты, но напомнил себе, что мой перфекционизм иногда попахивает педантизмом, так что следи за базаром, придурок, а то из стартаперов быстро запишут в старпёры.

На кухонном столе уже чашки на противоположных концах, в двух вазочках печенье и большие ломти тахинной халвы, в тостере поджариваются тонкие ломтики булочек.

Ежевика сидит и наблюдает за мной исподлобья, как Торквемада за Кампанеллой, словно я занимался не только опорожнением мочевого пузыря, но и в самом деле чистил зубы, будто дикарь какой-то.

Ещё пару лет тому эта чистка зубов была обязательной, но после того, как стали покрывать зубы дорогущим гелем из сверхпрочной керамики, зубы у всех всегда чистые и сверкающие белоснежной улыбкой.

У Ежевики тоже чистые и блестящие, ну это и понятно, для женщин внешность всё ещё очень важна, зубы отбеливают и выравнивают именно для красоты, это мужчинам лишь бы потом возиться меньше.

Кофе сделала чуть крепче, но чашечки взяла поменьше, тостики прожарены в меру, уже начинает хозяйничать, ну да ладно, пока всё в пределах нормы, женщин можно чуточку баловать свободой и равноправием.

Ложечки для сахара положила строго параллельно, ни одна ни на миллиметр не выдвигается, блюдца тоже синхронны в разные стороны цветочками на ободке. Либо перфекционистка, либо с детства помнит правила хорошего тона за столом, а они начинаются с того, как расставлены тарелки и разложены вилки.

– Чем больше у человека запретов, – проговорил я вслух, – тем дальше он от животного.

Она как будто прочла, о чём я думал всю ночь, договорила:

– И тем больше у него правил.

Я молча хрустел прожаренным ломтиком булочки, помалкивал, а она спросила негромким голоском:

– Что-то тревожит, шеф?..

– Да, – ответил я нехотя.

– Этики?

Я отмахнулся.

– Этики всего лишь мухи, что надоедают, но наш паровоз им не остановить.

– Тогда что?

– Наша работа, – ответил я с сомнением. – Только мы знаем, какой будет взрыв! Одна надежда, что снимать ограничения на использование нейролинка будем постепенно. По частям. Если позволят.

Она даже чашку отставила, взгляд стал очень серьёзным.

– Могут не позволить?

– Мы разработчики, – напомнил я. – Я нагло уверен, что лучшие, без такой уверенности звёзд не достать… но, увы, не единственные, что пашут на этой ниве. Нива – это такое поле для разработчиков софта. Соперники дышат в затылок. Будем осторожничать и притормаживать – обгонят с гиком и свистом. Так что опасайся не опасайся, а спешить надо!

Она сделала осторожный глоток, поморщилась, горячо, ухватила, не глядя, вкусно пахнущий прожаренный ломтик булочки.

– Изо всех сил, шеф. Я оптимистка, но какая-то испуганная.

– Не по жизни?

– Нет, когда начинаю думать, что творим и вытворяем.

Я пил медленно, почти не чувствуя вкуса, что-то во мне тяжело вздохнуло помимо моей воли.

– Спинным мозгом чувствую, что у нас мощнее, чем открытие там электричества, атомной энергии, интернета! Именно мы перевернём мир кверху лапами. И назад возврата ни-ни. Кто понимает, тому уже страшно… А народ смотрит только бои в ММА и слушает песни Ани Стрекозинской.

Она сказала язвительно:

– Спинным мозгом… Артём Артёмович, не говори красиво! Скажи честно, жопой чуешь.

– Чую, – согласился я. – Но если не мы, то другие тряхнут планету так, что всё с неё ссыплется, как при Копернике.

Она быстро поглядывала, как я с хрустом жую тостик, горячий и вкусно пахнущий, но плечами повела, словно осыпало морозом.

– Надеюсь, успеем первыми.

– Иначе нам кранты, – подтвердил я.

– И станем снимать запреты постепенно?

– Даже не запреты снимать, – уточнил я, – а приоткрывать вход в ад. Чтобы дать взад, если чё. Тогда и другие притормозят. Ну, может быть.

Она допила кофе, задумалась, медленно поворачивая чашку в пальцах.

– Притормозят?.. Думаю, не раньше, чем начнутся разбои, грабежи, поджоги… Не так?

Я ответил с надеждой:

– Но баррикад на этот раз не будет. Каждый станет зверем-одиночкой. И будет бросаться на соседа. А как иначе, если везде одни звери в людской личине? Общество, основанное на строгих правилах и запретах, рухнет с таким грохотом, что и черепков для инопланетян не останется.